все это! Как он мог такое забрать в голову? Неужели он ничего не понял – кто она и что значит ее положение?

И первым осознанным чувством, которое выделилось из бешено вьющегося вихря, стало разочарование – острое, болезненное разочарование и обида, от которых все ее существо содрогнулось. Ей было жаль своих приятных воспоминаний о нем, своих чуть ли не сожалений… Ей было стыдно за них! Сразу пришли на память все те мелочи, которые ей в нем не нравились, – грубые мозоли на руках, покрытых следами множества мелких порезов, царапин, ссадин, руки как у простолюдина… И какие-то странные, никогда ею не слышанные, но едва ли приличные слова, которые у него вырвались, когда он не очень понимал, что говорит… Его черные волосы, как у злого духа, его темный дом, в который он, оказывается, задумал ее увезти – все равно что сорвать звезду с неба и сунуть в закопченный горшок! Ее, Богиню из золотого чертога в вечно цветущем саду! Навсегда свести ее со священной горы и приковать к земле, которой принадлежит он сам…

Но в то же время она не могла не признать, что сама дала ему некие основания… Что ее влечение к нему было гораздо больше, чем требовал обряд благословения. И сейчас она испытывала такой стыд и досаду, точно это посольство явилось из-за моря нарочно, чтобы обличить перед туалами ее прошлую слабость.

И все это вместе вызвало в душе Эрхины совсем иное чувство к Торварду – чувство, скорее похожее на ненависть, гнев, негодование. Любовь, жаждущая брака, то есть полного обладания и подчинения, унижала и оскорбляла ее, как унизило и оскорбило Фрейю сватовство того великана! Может, конунг фьяллей еще захочет в приданое солнце и луну? Видно, он все же плохо знает сказания и позабыл, как плохо кончилась для великана эта наглая затея!

Предложи ей это кто-нибудь другой – ну, любой другой из конунгов Морского Пути и островов – она, скорее всего, лишь посмеялась бы. Но Торвард, который так ей нравился, своим недостойным предложением оскорбил ее гораздо сильнее, чем мог бы оскорбить любой другой.

– Не ждала я… что Торвард конунг может так… забыться! – выговорила она наконец, не будучи уверенной, что говорит то, что нужно. – Разве он не знает, кто я?

Больше всего она сейчас боялась показать силу своего гнева, обнаружить перед всеми, как сильно это ее задело. Пальцы ее крепко сжали округлый черный камешек, висевший на цепочке у нее на шее. Держа его в кулаке, Эрхина привычно расслабилась – и ее обида, гнев и негодование потекли в камень, клещи разжались, стало легче дышать. Камень всегда помогал ей.

– Он знает, – спокойно ответил Гельд. – Он знает, что ты прекраснейшая из женщин на свете, и только тебя он хочет видеть своей женой.

– Он не знает, что я – не просто женщина! – с нажимом ответила Эрхина, при звуках собственного голоса все больше приходя в себя. – Я – фрия священного острова Туаль, жрица Великой Богини, и тот, кто не понимает этого, наносит обиду Богине!

– У Торварда конунга и в мыслях не было обидеть богиню! – почтительно и непреклонно ответил Гельд. – Какая же обида в том, что он признает тебя, ее служительницу, прекраснее всех на земле?

– А может, он еще захочет поселиться в Доме Золотой Яблони, потому что он – прекраснейший из земных строений? – насмешливо ответила Эрхина. – Никогда еще не бывало, чтобы жрица Богини забыла свой род и свой долг ради того, чтобы быть чьей-то женой, рожать чьих-то детей!

– Я не вижу тут никакого забвения. Ведь род твой продолжается так же, как и всякий другой. У Меддви, дочери Харабаны Старого, была дочь, а у той тоже были дети. И у каждой из них был муж, не бог, а простой земной человек, хотя и славнейший, достойнейший из людей. Не вижу, почему бы этим человеком на сей раз не оказаться Торварду конунгу. Что касается его рода, то едва ли найдется лучший. Он происходит от единого с тобою корня, от потомков Харабаны Старого и Хальмвейг Жрицы.

– Я рождена для Трона Четырех Копий! А его никто еще не оставлял ради того, чтобы быть просто чьей-то женой!

– Все когда-то бывает впервые. А что касается Трона Четырех Копий, то, насколько мне известно, у него есть и другая наследница. Среди этих прекрасных женщин, – Гельд обернулся и слегка поклонился нарядным женщинам, сидевшим вдоль стены под ковром, – я вижу девицу по имени Дер Грейне, дочь Тальмарха. Она тоже внучка покойной фрии, а значит, она так же, как и ты, достойна принять наследство и занять место на троне.

Гельд недаром провел те три дня, пока ожидал встречи с Эрхиной, и легко раздобыл в храме на пристани все эти сведения, сами по себе никакой тайны не составлявшие. Эрхина вонзила в него негодующий взгляд: чтобы разгневать ее, ничего лучше этого напоминания и придумать было нельзя. Но опровергнуть вслух права Дер Грейне она не могла и оттого негодовала еще больше. Сама наследница сидела, опустив глаза, и Эрхина видела в ней почти преступницу, действующую в сговоре с этим дерзким чужаком.

– Ваша свадьба может быть отложена до тех пор, пока твоя достойная молодая родственница не будет готова заменить тебя, – продолжал Гельд. – Или ты можешь оставаться здесь, уже будучи женой Торварда конунга, пока замена не будет готова. Он даже сам может жить здесь с тобой это время. Словом, мы найдем, как примирить Фьялленланд и Туаль. Нет такого затруднения, из которого здравый ум не мог бы найти выход. Была бы добрая воля.

– Никогда не было такого, чтобы фрии острова Туаль выходили замуж! – жестко отчеканила Эрхина, склоняясь с высоты своего трона и устремив на Гельда взгляд, разящий и грозный, как копье Одина.

– Но ведь Хальмвейг Жрица была женой Харабаны Старого и матерью его восемнадцати сыновей, –  мягко и просто, как будто напоминая то, что она случайно упустила из виду, ответил Гельд. – А то, что бывало в древности, священно. То может и должно повторяться в веках. Как говорится, что вверху, то и внизу.

Это было одно из основных положений божественного учения, которое Эрхина была приучена безусловно почитать. Оно, конечно, осталось без возражения, на что Гельд и рассчитывал. Но эта невозможность возразить еще сильнее разжигала ее негодование, и Эрхина судорожно сжимала свой камень-амулет, усилием воли выталкивая из себя и топя в нем свой гнев и раздражение.

– Любовь – величайший дар и благо Богини, – мягко заметил Гельд. – И та, что отказалась от власти и наивысшего почета ради любви, обретет милость Богини и станет героиней многих песен, любимейшей народом.

Эрхина не ответила, и едва ли эти слова дошли до ее сознания. Она желала прославиться обладанием, а не отказом.

– Каков же будет твой ответ, чтобы я мог передать его Торварду конунгу? – с невозмутимой учтивостью спросил Гельд.

– Мой ответ…

Эрхине хотелось просто сказать «нет», но этот необоснованный отказ выглядел бы глупо и не прибавил бы ей чести. Она цеплялась за черный камень, как за якорь, позволявший держать себя в руках, но он не мог подсказать ей, какого ответа заслуживает это неслыханное посягательство на ее независимость и честь!

– Я дам ему ответ, но не сейчас! – надменно и с ледяным спокойствием произнесла она. – Я дам его позже. Возвращайся назад к твоему конунгу. Ты выполнил его поручение, сказал мне то, что должен был сказать. Мой ответ ему передадут те, кому я это поручу.

– Скоро ли будет твой ответ?

– Не позже конца зимы.

– Но зимой Торварда конунга не будет в Аскефьорде. Каждую зиму конунги фьяллей ездят с дружиной по стране, собирая дань. И вернется он только к Празднику Дис.

– Вернувшись, он узнает мой ответ. Это все, что я могу сказать тебе.

Гельд молча поклонился.

Попрощавшись, фьялли ушли из Аблах-Брега и уже на следующий день двинулись вниз по реке Дане, обратно к морю. По пути Гельд внимательно оглядывал берега и посвистывал. Прибыв через пятнадцать дней в Аскефьорд, он подробно пересказал свою беседу с фрией Эрхиной, стараясь не смотреть в лицо Торварда конунга, темневшее на глазах. Поскольку окончательного ответа он не привез, в Аскефьорде не