получит своего избранника, не заслужив ни малейшего упрека. А поскольку Асольва больше нет и хозяином Кремнистого Склона, а также хёвдингом округи Раудберги (в решении тамошнего слабосильного тинга Вигмар не сомневался) становится Лейкнир, то бабкой-рабыней можно пренебречь. Во-первых, старая Гудрид по закону получила свободу в тот самый миг, когда погиб Фрейвид хёвдинг, отец ее сына, а во-вторых, она присутствовала при жертвоприношении и боги не отвергли жертвы из ее рук.
– Я не так глуп, чтобы спорить с судьбой! – ответил наконец Вигмар и весело поглядел на Хельги, не собираясь, однако, излагать ему весь этот ход рассуждений. – Мы с тобой, как видно, ошиблись, когда назначили это обручение, но судьба нас поправила. В своих ошибках упорствуют только дураки. С истинной гордостью глупое упрямство не имеет ничего общего. Между нами не будет обид, и моя дружба к тебе не остынет, даже если ты и не станешь моим родичем!
«Или станешь им каким-нибудь другим способом», – прибавил он мысленно, поскольку будущий муж его дочери приходился родным братом будущей жене Хельги. Но обрадовать его этой новостью будет не поздно и потом.
Была глубокая ночь; до того как станет ясно, чьим замыслам суждено осуществиться, оставалось все меньше времени.
Еще на рассвете люди стали собираться к Золотому озеру. Над водой дышала сплошная пелена тумана, и белая туманная дорожка висела в воздухе над Золотым ручьем. Для поединка выбрали ровное место на высоком обрывистом берегу, между двумя горами, Смидирбергом и Ярнехаттом. Гора Двергеберг смотрела издалека, сплошь окутанная низкими утренними облаками. Площадку очистили от камней, оградили жердями из орешника, дерева руны «яра». По сторонам площадки фьялли и квитты разложили два костра и освятили их молотами. С каждой стороны приготовили по барану для жертвы.
По дороге от усадьбы Золотой Ручей Хельги был спокоен, не только внешне, но и внутренне. Он чувствовал себя легким и сильным, земля и небо дышали в нем, и он знал: сбудется то, что ему суждено. Все это уже бывало множество раз.
Шагов за двадцать до площадки Торбранд конунг остановил коня, сошел на землю и двинулся дальше пешком. Хельги тоже оставил седло и пошел навстречу противнику. Торбранд конунг шагал широко и уверенно, опираясь на ходу на копье; ветер раздувал широкие полы его синего плаща, и он, уже пожилой, но крепкий воин с морщинистым лицом, казался сейчас самим Одином, идущим бесконечной дорогой битв. За его спиной с глухим гудением волновалось человеческое море, плохо видное в тумане, и только головы людей мелькали, как бесчисленные волны. Все это – беловатое марево над землей, трепет огня двух жертвенных костров, блеск оружия многолюдных дружин – воодушевляло и завораживало.
«О боги Асгарда! – повторял про себя Хельги, глядя, как суровый и сосредоточенный Вигмар режет горло барану и брызгает кровью на его, Хельги, оружие. – Дайте мне силы совершить то, для чего я предназначен. Мне не нужно чужих побед, чужой власти и славы. Дайте мне то, для чего я рожден».
И боги слышали его: сила струилась из земли, проникая в него, как влага через корни проникает в ствол дерева. Хельги было жарко, он сбросил и плащ, и меховую накидку; сила бурлила в нем и рвалась на волю. Меч и щит казались легкими. Внезапно вспомнилось, что его щит – ровесник войны, его изготовили еще при жизни Стюрмира конунга, в тот самый год, когда Торбранд и Стюрмир единственный раз сошлись в битве. Для Стюрмира эта битва оказалась последней. А щит, столько лет висевший на столбе в гриднице Эльвенэса, как знак мира и безопасности, теперь впервые становится «солнцем сражения». На бляшках, украсивших его, вычеканена сага о возрождении мира после Затмения Богов. Если бы его видел сейчас тот мастер, из рук которого он вышел, – Агнар Оружейник признал бы, что прожил свою жизнь не зря.
Фьялли и квитты окружили площадку тесной беспокойной толпой; почти две тысячи человек не могли видеть ее, и многие взбирались на большие камни, на отдаленные деревья, щурясь и вглядываясь сквозь проклятый туман.
Но у поединка имелся еще один зритель, о котором никто не знал и которому туман и даль не были помехой. Дагейда, дочь великана Свальнира, стояла на высоком камне на склоне горы Ярнехатт. Казалось, все напряжение двух племен, которое люди так упорно сдерживали, выливалось наружу через нее. Маленькая ведьма дрожала, как деревце на ветру, терзала и ломала собственные руки, лицо ее искажалось уродливыми судорогами, желтые глаза горели диким яростным огнем. Огромный волк, ее косматый дикий скакун, стоял под валуном, тоже обратив морду в сторону людской толпы и грозно оскалив зубы.
Взгляд Дагейды не отрывался от тех двоих на площадке, что уже начали свой поединок. Вернее, от меча в руках одного из них. Черный Дракон, Солнце Сражений, нес счастье и мучение дочери Свальнира. К нему она рвалась, к нему стремилась всей своей нечеловеческой душой, жаждущей полной власти над Медным лесом, как река жаждет дороги к морю. Тайный голос подсказывал ей, что сейчас, сейчас она может завладеть отцовским сокровищем, сейчас, когда хватка человеческой руки на нем ослабевает. Черный Дракон служит человеку, но только какой-то срок. Потому что человек смертен, а Дракон Битвы, как корень горы, вечен и непоколебим…
Всякий, кто видел бы поединок Торбранда и Хельги, назвал бы его равным. Оба они были сильными и искусными бойцами, и если Хельги имел преимущество в быстроте и ловкости, то Торбранду помогал больший опыт. Каждый раз, когда их клинки встречались, над площадкой раздавался громовой звон и множеством отголосий разносился по окрестным горам. Горы смотрели издалека, камни выглядывали из-под земли, деревья тянули вершины, маленькая ведьма подпрыгивала на своем валуне от мучительного нетерпения – сам Медный лес смотрел на поединок, решавший и его судьбу.
Вигмар Лисица не сводил глаз с бойцов, зная, что сейчас определится исход дела его жизни. Если тот, кому он доверил защиту своей земли и своей свободы, проиграет, то вся жизнь Вигмара окажется разбита. Напрасно он бился в Пестрой долине и в Битве Чудовищ, напрасно трудился все эти годы, собирая здесь людей и защищая их труд от всевозможных посягательств. Медный Лес все же будет вынужден платить дань и клонить голову перед фьяллями. Вигмару было бы легче, если бы в этом поединке сражался он сам. Всегда легче делать дело самому, чем смотреть, зная, что от тебя больше ничего не зависит.
И в то же время он не жалел о своем решении. Не он, а сам Один доверил этот поединок Хельги сыну Хеймира. И Один был здесь. Пообок от площадки Вигмар видел в воздухе над землей статную фигуру Девы Молний с золотым копьем в сильных руках. Ее облик казался расплывчатым, полупрозрачным, и никто другой ее не замечал, но Эльдахвит находилась здесь, своим молчаливым присутствием подтверждая благоприятное пророчество.
А за спиной Торбранда так же в воздухе стояла, лишь по колени видная сквозь туман, статная Дева Гроз в черной кольчуге, отливающей грозовой синевой, с густыми черными волосами, облаком стоящими вокруг головы, с пронзительно-синими сияющими глазами. Она придерживала щит, опущенный к ногам. Вигмар знал ее: это была Регинлейв, небесная покровительница рода фьялленландских конунгов. Однажды ее меч уже нес ему смерть. Сейчас он прятался в ножнах. Регинлейв, спасшая Торбранда конунга в битве в Пестрой долине, сейчас не покинула его, но больше не вмешивалась. Время ее помощи ему миновало. Она пришла за ним…
Торбранд сделал выпад, но Дракон Битвы вдруг извернулся в руке. Конунг потерял равновесие и вдруг сбился: что это значит? Острое, губительное чувство неуверенности пронзило его, а меч вдруг стал таким тяжелым, как будто снова вырос в целое дерево, оружие для рук великана… Дракон Битвы дернул руку Торбранда к земле, и он не мог ни удержать его, ни выпустить. А клинок Хельги, опередив даже мысль, точно ударил острой гранью в шею Торбранда и наполовину погрузился в нее…
Торбранд конунг упал лицом вниз, и меч его глухо, злорадно звякнул о камни площадки. Хельги подался назад и остановился, держа меч острием вниз, а щит отведя в сторону. Он молча ждал, не поднимется ли противник, и только теперь рассмотрел, что его последний выпад вполне достиг цели. Торбранд лежал лицом вниз, и его полуседая коса с правой стороны упала концом в кровавую лужу возле шеи. И лужа эта делалась все больше и больше. Камень не впитывал кровь, она разливалась все шире, заполняла выбоины и трещины, подтекала под тело… Мгновения казались долгими, как целые дни, и с каждым из них делалось
