– Кто-то о нас позаботился! – определил Хроар. – Самим-то нам было не до дров. Ну, не знаю, кто он там – спасибо ему! Давайте все сюда! – крикнул он в темный проход, где смутно белели женские покрывала.

И эхо бодро подхватило:

– Да… да… да…

Все поначалу столпились у костра, потом кто-то догадался зажечь несколько толстых веток и оглядеться. Огонек привел беглецов в огромную пещеру с ровным каменным полом. С одной стороны блестела вода – там начиналось подземное озеро, в которое впадало несколько ручейков. Дальний его берег терялся во мраке. Стояла тишина. И ни малейших следов их неведомого проводника.

Хворост разделили на несколько частей и зажгли еще три костра. Хроар велел беречь топливо: неизвестно ведь, захочет ли таинственный «кто-то» позаботиться о них еще раз, поэтому костры разложили небольшие. Камни кое-как прикрыли плащами и накидками, чтобы можно было сесть, и после всего пережитого никто не жаловался, что жестко. Женщины стали раздавать хлеб, овощи, захваченные из дома. Из озера зачерпнули воды: она оказалась свежей и холодной.

– Ну, вот нам и дом! – с удовлетворением сказал Хроар. – Не хуже, чем… Если нас тут не найдут, то очень даже можно пересидеть!

Мальчишки, осмелев, забегали вокруг, исследуя стены пещеры и берега озера. Вдруг из самого дальнего угла послышался вопль ужаса. Все побросали еду и невольно подхватили крик. Мужчины схватились за оружие и метнулись туда, держа в одной руке меч или копье, а в другой – горящую ветку.

В самом углу, под каменной стеной, смутно белело что-то большое, похожее на камень размером с крупного барана, только округлое. Две черные круглые дыры… Это…

– Это череп! – задушенным голосом охнул Хроар. – Че… реп…

При всей его невозмутимости даже он с трудом сохранял спокойствие. Перед ними лежал череп великана – настоящего великана, не хуже Свальнира. Только умершего давным-давно. Череп был уже не белым, а желтовато-коричневым, но все же на фоне черного камня выделялся светлым пятном.

Лейкнир сделал шаг, другой, приблизился к черепу, освещая его огнем горящей ветки. Да, это был череп, но по виду он не слишком напоминал человеческий. Нижней челюсти не имелось, зато из верхней вперед выдавались два огромных, длиной в пять локтей, изогнутых зуба.

В молчании все смотрели на череп. Арне меленькими шажками подобрался к Лейкниру и на всякий случай взял его за локоть.

– Это… – вдруг шепнул Арне. – Я знаю! – Он неуверенно хихикнул. – Это… Я знаю что!

– Что? – строго спросил Лейкнир, не сводя глаз с черепа, словно тот еще мог быть опасен.

– Это «великанская свинья». Которые на стенах нарисованы. Они же тут водились.

Лейкнир вспомнил вереницу странных зверей с двумя хвостами: один впереди, другой позади. От хвостов, конечно, ничего не осталось, но под передним хвостом у «великанских свиней» и правда были нарисованы белой известью вот такие же изогнутые зубы…

– Да, похоже на то… – сказал Лейкнир. – И выходит… Наши попрыгунчики не так уж сильно врали, когда говорили, что «великанские свиньи» были ростом с дом!

Дагейда сидела на лесной полянке, и желтые полуоблетевшие деревья, окружавшие полянку, казались стенами дома, увешанными узорными золотыми коврами. Из каменистой земли тут и там выступали широкие серые валуны, покрытые сверху мхом и лишайником, как подушкой. Прямо посреди полянки бил источник – округлое, как котел, песчаное углубление, с родничком на дне, игравшим золотыми песчинками. Дагейда смотрела в воду, не отрываясь.

– Белый дракон, Кубок Памяти, – шептала она. – Именем племени темных альвов, создавших тебя, именем отца моего Свальнира, владевшего тобой, прошу тебя – покажи мне твоего брата, черного дракона, Дракона Битвы!

Застывшим взглядом Дагейда смотрела в воду, и песчаное углубление засветилось серебром. В этом лесном источнике она хранила свое главное сокровище – серебряный кубок по прозванию Дракон Памяти, один из трех драконов, что некогда создали темные альвы для ее отца-великана. Все три дракона, даже разлученные и рассеянные по разным рукам, сохраняли тесную связь между собой. Вот и сейчас, этим хмурым осенним утром, горный ручей вдруг шепнул ей: Черный Дракон идет! Меч великана подал весть своему серебряному брату, едва лишь конь Торбранда конунга ступил на первый камень Мимирова перевала, и тысяча ручьев понесла новость от Дракона Памяти Дагейде. И вот она сидела над источником, над Истоком Вод всего Медного леса, и из-под его вещей воды навстречу ей выступали причудливо дрожащие видения.

Дагейда не видела лица Торбранда конунга: для ведьмы не имело значения, какое у него лицо. Для нее было важно другое: меч на поясе Торбранда вливал в кровь человека свою темную, страшную силу, служил корнем, что связывал человека с глубинами подземелий и подгорий Медного леса, питал его силой, но и подчинял этим загадочным мирам. Именно эта невидимая связь с корнями гор, а не черты лица, делали Торбранда единственным в глазах Дагейды. Она ясно видела в воде источника черные ножны, рукоять в виде дракона, и от всего облика меча ей в лицо веяло холодным дыханием смерти. Перед ней было единственное оружие, способное принести смерть и ей самой. Она была бессмертна, как сами горы, но Дракон Битвы, одолевший ее отца Свальнира, сумеет одолеть и ее. Дагейда дрожала, пятилась от источника, но не могла отойти, зачарованная неодолимой силой меча. Он идет сюда. Он уже здесь, в Медном лесу, и Дагейда ощущала каждый его шаг, потому что вся земля Медного леса служила продолжением ее странного существа. И дрожь земли под ногами того, кто нес сюда Дракона Битвы, отдавалась в каждой частичке ее маленького тела.

Закрыв лицо руками, Дагейда ползком отодвинулась от источника, потом взобралась на валун повыше, откуда открывался широкий вид. Уже близились сумерки, где-то за горами впереди шел дождь, облака висели низко, касаясь горных вершин; они были одинакового темно-серого цвета, кое-где с белесыми прослойками, и трудно было различить, где кончаются горы и начинаются облака. Вершины уходили одна за другой все дальше и дальше. При виде этого Дагейда всегда вспоминала об одном. О том утре, когда она проснулась в заваленной каменными обломками пещере и поняла, что осталась одна на свете.

Тогда она тоже стояла на пороге пещеры и смотрела вдаль – туда, куда ушли ее мать, Хёрдис Колдунья, и Торбранд, конунг фьяллей. Этого человека Дагейда ненавидела всей своей нечеловеческой душой – это был убийца ее отца. Двадцать пять лет она мечтала о мести. И вот он пришел. Но Дагейда, так мечтавшая о его появлении, сидела неподвижно, прислушиваясь к собственной дрожи, в которой отдавались далекие еще шаги ее врага. Пока в его руках Черный Дракон, она бессильна.

Кусты неподалеку зашевелились. Дагейда подняла голову: оттуда не веяло человеческим духом, это был кто-то из своих.

Из зарослей выбралась крохотная, отчаянно сгорбленная старушонка. Спина ее была согнута крючком, так что голова смотрела прямо вниз, и чтобы видеть что-то впереди, старухе приходилось выгибать ее и держать как бы задранной кверху. На спине старуха тащила огромную охапку хвороста. Крёка – Согнутая, старая-престарая великанша, состояла некогда со Свальниром в отдаленном родстве. Когда-то она тоже была ростом с гору, но за века усохла, съежилась и теперь стала даже меньше Дагейды. У старухи имелось четырнадцать сыновей и семь дочерей. Все они жили вдоль юго-восточной границы Медного леса – кто на одной горе, кто на другой. За века измельчав, род Крёки стал во многом походить на людей. Дочки ее, как болтали, иногда зазывают к себе в гости пастухов с отдаленных пастбищ. Тьфу! Дагейда брезгливо сморщилась.

– Здравствуй, девочка! – Крёка подслеповато сощурилась, но все же разглядела на камне застывшую маленькую фигурку, осыпанную рыжими волосами, точь-в-точь такого цвета, как сухая хвоя.

Дагейда искоса глянула на нее, считая, что даже этим оказывает старухе честь. Кто она такая, эта Крёка, рядом с дочерью самого Свальнира из Пещерной горы!

– Ох, устала! – С натугой шевелясь, Крёка сбросила наземь свою вязанку хвороста и села на нее. – Бродила, бродила, все ноги исходила… И погода-то… А осень-то нынче такая теплая – гляди, в иной год уже снег идет, а тут и березки тебе еще почти зеленые, и ивки тоже… Клены только облетели, а на траву поглядеть – прямо тебе чистое лето…

Дагейда тоскливо нахмурилась и глянула в сторону зарослей – старухина занудная болтовня ее раздражала, хотелось сбежать. Что ей в Медном лесу места мало, где хворост собирать? Нет, обязательно