Жажда отомстить за свое унижение томила и мучила его. Хрейдар Гордый посмеивался над ним и тем подзадоривал: если воин не умеет владеть собой и гибнет от избытка ярости по-глупому, то туда ему и дорога.
В рассветной полутьме казалось, что фьяллей, копошащихся на берегу под обрывом, очень много: сплошное облако голов, рук с копьями и щитами.
– Они что, размножились за ночь? – беспокойно шутили Эйк и Хёрд. – Вчера меньше было!
– Ничего, нам-то немного останется! – утешал Альмунд Жаворонок. – Даже на всех не хватит.
– Человек десять оставят, а нам это – раз плюнуть, – бормотал Гьяллар сын Торвида. – Вот увидишь. Тебе так повезло, Сиг, – твой первый бой уж точно будет удачным!
– Не говори заранее! – останавливал его младший брат, для успокоения которого Гьяллар и старался. – Лучше не говорить!
Сигу было всего семнадцать лет. Торвид Лопата не послушался жены и не оставил младшего сына дома: уж если враги подошли к самому порогу, то в битву идут все, кто хочет называться мужчиной. Но пока невысокий, худощавый и большеглазый Сиг больше походил на мальчика, чем на того грозного морского конунга по прозвищу Дерзкий, которым его в мечтах наградил когда-то старший брат. «У нас будет два корабля, мы будем ходить по всему Морскому Пути, везде биться и одерживать победы…»
Оба брата дрожали от волнения, и прежний опыт Гьяллара ему не помогал.
– Ну и холодина! – бормотал Сиг в оправдание. – Утром холоднее всего! Вот, на пастбище тоже, как выйдешь утром…
Торвид Лопата собрал для битвы больше двадцати человек из своей усадьбы и окрестных дворов, куда можно было успеть за ночь, и сам возглавил маленькое «домашнее войско». Он не славился как великий воин, но его опыт и присутствие духа Хагир считал большим приобретением: при нем неопытные воины чувствовали себя увереннее.
Глядя, как фьялли строятся на песке возле двух кораблей, как Ормкель с блестящим в руке мечом бегает перед строем и что-то гневно выкрикивает, Хагир в последний раз спрашивал себя, верит ли он Вебранду. За эту бесконечную ночь он, конечно, не мог составить о полуоборотне ясного мнения, но тем не менее приходилось доверить ему судьбу дружины. То он кажется честным и даже простодушным, а то вдруг понимаешь, что это – притворство, насмешка, умысел… Наглый, хитрый, жадный, бессердечный Вебранд может оказаться способен на любое коварство, может не придать значения той клятве, которую дал убийце своего отца. Но вид воинственных фьяллей и жаждущего крови Ормкеля успокаивал сомнения. У Вебранда ведь тоже нет другого выхода. Надежда, что удастся договориться с заклятым врагом, была весьма зыбкой, но она придавала Хагиру сил для битвы, и потому он не хотел от нее отказаться.
Фьялли стали подниматься по тропе. Там наверху – усадьба, пустая и всеми покинутая. Даже всю скотину и птицу ночью успели переправить к Торвиду Лопате. Кому она теперь нужна, эта усадьба, несколько старых построек, порченая резьба столбов, источенные жучками стены? Какая в ней ценность? Но почему-то три дружины, несколько знатных и прославленных вождей готовы погибнуть, но не отступить от нее. Что их гонит? В усадьбе Березняк Хагир видел весь Квиттинг, разоренный, униженный, разобщенный и утративший веру в себя. Пусть он отстоит от захватчиков только кучу старых бревен – важнее всего начать. А дальше покатится… Ведь покатилось же все вниз от нескольких незаметных толчков! Ингвид Синеглазый, Южный Ярл, своими глазами видевший начало войны, помнил множество происшествий, но не мог решить, какое же из них сделало ход событий губительным. Все начинается с малого…
Возле усадьбы затрубил рог – это Вебранд приветствует противника. Фьялли ответили дружным боевым кличем и ударили мечами о щиты. Волки Одина завыли в их голосах, сердце Хагира то замирало, то вдруг пускалось вскачь, его люди переминались с ноги на ногу, и только опытный Торвид хёльд стоял спокойно. Он когда-то видел Битву Конунгов.
Возле двух кораблей – пленного «Змея» и Хрейдарова «Гордого Дракона» с высоко задранной головой на штевне, смотрящей не вперед, как все, а прямо в небеса – остался дозорный десяток. Теперь пора. Хагир обернулся: позади него стояли почти все люди Торвида, бонды и рыбаки из округи, и каждый сжимал в руках лук с наложенной стрелой. Этим оружием пастухи и охотники владеют не хуже воинов.
– Ты – вон того! – Хагир сделал знак Стуре бонду, толстоватому, сосредоточенному, и показал на крайнего фьялля, что стоял под самым штевнем «Змея» и провожал глазами уходящую дружину. – И ты тоже.
Он распределил цели, притом дал одну и ту же двум стрелкам, чтобы было вернее. На дозорный десяток нельзя тратить много времени, а новоявленные воины должны начать сразу с победы, хотя бы маленькой – потом им придется гораздо труднее!
Последние ряды фьяллей поднялись по склону и скрылись из глаз. Хагир проводил их взглядом и взмахнул рукой:
– Давай!
Два десятка разнородно оперенных стрел вылетело из леса и жалящим роем осыпало дозорных; восемь человек сразу упало, один устоял на ногах, схватившись за стрелу в плече, и один остался невредимым, изумленно глядя на товарищей: кто-то стонал и катался по песку, кто-то лежал неподвижно, и только оперение стрел дрожало.
– Вперед! – Хагир взмахнул копьем и первым выскочил из леса.
За его спиной зашумели ветки, затопали шаги; Хагир не оборачивался, и ему казалось, что сам лес дружным строем побежал за ним. Затрубил боевой рог. Видя, что к нему бежит целая дружина, последний фьялль вскрикнул и бегом кинулся к откосу; Хагир метнул ему вслед копье, и оно вонзилось в спину. Фьялль упал лицом в каменную россыпь и застыл; Хагир подбежал к нему и высвободил копье. Его люди тем временем устремились к «Гордому», и два десятка секир ударили по его днищу. Кто-то кинулся раздувать угли в оставленном костре, другие несли приготовленный хворост, сыпали на корабль, размазывали смолу из разбитого бочонка. Потянуло душным дымом.
Гьяллар снова затрубил в рог. Над обрывом замелькали люди: задние ряды фьяллей услышали шум на берегу и заподозрили, что с их кораблем творится неладное. И вот уже несколько десятков человек бежит по обрыву вниз. Но квитты у самого подножия обрыва встретили их сплошной стеной выставленных копий; неуверенно держась на ногах на склоне, не в силах остановиться, фьялли с разбега налетали на копья, иные падали, стараясь избежать встречи с острием, и тут же на них обрушивались мечи и секиры.
– Не отступать! Не пускать! – кричал Хагир.
Не отступить удавалось с большим трудом: живые и мертвые враги падали на квиттов сверху, не сразу удавалось освободить оружие из тел, но нельзя было позволить фьяллям выйти на ровное место. Здесь их преимущество в силе и выучке будет неодолимо.
С вершины обрыва огромными скачками, помогая себе взмахами меча, несся Ормкель сын Арне: Хрейдар послал его отстаивать корабль. Лицо его исказила ярость, глаза таращились, зубы скалились; увлекаемый яростью и силой собственной тяжести, он летел так стремительно, что, казалось, никакая сила не сможет его остановить, что он пробежит берег и помчится дальше по морским волнам.
– Эй, Ормкель! – закричал Хагир. – Я здесь! Я, Хагир сын Халькеля! Как тебе жилось в рабах? Хорошо ли кормили?
Ормкель услышал его голос и узнал человека, виновного в его пленении. Не замедляя хода, он скатился с обрыва и вихрем набросился на Хагира. Из разорванной на груди накидки валил пар, сильные удары сыпались один за другим. Хагир отражал их, все время держа в уме: он должен освободиться скорее и помочь своей дружине.
Вокруг них кипела схватка: Ормкель прорвал строй, и часть уцелевших фьяллей выбралась-таки на ровное место под обрывом, но теперь их оставалось меньше, чем квиттов. Копье свистнуло над плечом Хагира, позади кто-то вскрикнул. Мелькнули выпученные глаза Ормкеля, сверкнул молнией меч, который фьялль обеими руками вскинул над головой. Хагир отскочил, и тут с обрыва скатилось тело и попало Ормкелю под ноги. Резко качнувшись, тот взмахнул руками и невольно согнулся, чтобы удержать равновесие, и Хагир ударил его мечом. Он ощутил, что удар вышел неточным и скользнул по голове фьялля вместо того, чтобы в нее врубиться, но Ормкель упал, на песок текла кровь, и Хагир, мысленно сбросив его со счетов, кинулся к новому противнику.
Вскоре Гьяллар затрубил в рог, давая всем наверху знать, что битва на песке выиграна. «Гордый» медленно горел, в его днище зияли дыры, вокруг по берегу были рассеяны щепки. Вытирая лицо, Хагир