эскимосского становища (ибо стыдливость — последний из пороков цивилизации, который человек отбрасывает в пустыне), я разделся и искупался, потом взобрался на ближнюю гряду, улегся и стал принимать солнечную ванну.

Подобно волкам, я время от времени поднимал голову и осматривался. Около полудня я вдруг увидел волков — они пересекали гребень следующей гряды, к северу от меня.

Всего три волка — один белый, два других почти черные, очень редкой окраски. Все трое — матерые звери; но один из черных поменьше ростом и изящнее других — вероятно, волчица.

Да, положение весьма пикантное… Моя одежда осталась на берегу довольно далеко отсюда, на мне были только резиновые туфли и бинокль. Если побежать за одеждой, то след волков будет безвозвратно потерян. А, подумал я, кому нужна одежда в такой день? Тем временем волки скрылись за гребнем, и, схватив бинокль, я бросился за ними вдогонку.

Местность вокруг представляла собой настоящий лабиринт из невысоких гряд, разделенных узкими, покрытыми травой низинами; на низинах, медленно продвигаясь на юг, паслись олени. Лучшей обстановки не придумать: с гребня мне будет удобно следить, как волки пересекают низины, одну за другой, а чуть скроются за очередной грядой, можно без опаски следовать за ними. И так до следующей гряды, пока я не окажусь достаточно высоко, чтобы спокойно наблюдать, как волки пересекают долину.

Вспотев от волнения и затраченных усилий, я одолел первую гряду и уже предвкушал драматическую сцену: вот сейчас волки внезапно нападут на ничего не подозревающих оленей там, внизу, и я увижу борьбу не на жизнь, а на смерть.

Но то, что я увидел, привело меня в полнейшее замешательство: моему изумленному взору предстала поистине идиллическая картина. В долине паслись небольшими группами около полусотни оленей-быков. Волки шествовали мимо них с таким видом, словно олени интересовали их не больше, чем камни. Карибу, в свою очередь, видимо, и не подозревали об опасности. Создавалось впечатление, будто это не волки и их желанная добыча, а собаки, пасущие домашний скот.

Невероятно — стая волков, окруженная оленями! При этом как один, так и другие ничуть не волнуются.

Не веря собственным глазам, я увидел, как волки рысцой пробежали метрах в пятидесяти от пары лежащих оленят, беспечно жующих жвачку. Оленята повернули голову и лениво следили за волками, но даже не удосужились встать на ноги, а их челюсти не прекратили работу. Какое презрение к волкам!

Но представьте себе мое изумление, когда в погоне за волками, которые поднялись по склону и скрылись, я попал в ту же долину — два самых апатичных олененка, которые только что с таким безразличием отнеслись к волкам, тотчас вскочили на ноги и уставились на меня широко раскрытыми от удивления глазами. Когда я пробежал мимо, они выставили головы вперед, испуганно фыркнули, повернулись на задних копытах и умчались галопом, будто за ними гнался сам черт. Но это же несправедливо — так испугаться меня и спокойно относиться к волкам! Правда, я постарался утешить себя мыслью, что их паника вызвана непривычным зрелищем: белый человек, на котором надеты только туфли да бинокль, сломя голову летит по тундре!

За следующим валом я едва не наскочил на волков. Они собрались в кучку на противоположном склоне и, видимо, совещались, при этом они усердно обнюхивали носы друг друга и махали хвостами. Я растянулся плашмя за камнями и замер в ожидании. Вскоре белый волк снова двинулся в путь, а остальные последовали за ним. Они не спешили и, прежде чем спуститься в долину, где паслось несколько десятков оленей, немало покрутились по склону. Временами то один из них, то другой останавливался, принюхивался к кочке мха или отбегал в сторону, ведя разведку. Когда же они наконец спустились, то рассыпались в цепь с интервалами в сотню шагов и в таком порядке рысью побежали вдоль низины.

На появление волков реагировали только те олени, которые оказались непосредственно перед фронтом наступления. Стоило волкам приблизиться к ним на расстояние пятидесяти — шестидесяти метров, как олени я фырканьем поднимались на дыбы и отскакивали в сторону. Те, что похрабрее, затем поворачивали обратно и с любопытством смотрели на проходящих волков, однако большинство, не удостоив волков и взглядом, снова принимались за пастьбу.

За час волки, а с ними и я, прошли не менее шести километров в непосредственной близости от четырехсот оленей, и во всех случаях реакция карибу была неизменной: полнейшее безразличие, пока волки далеко, некоторый интерес, когда они подходят совсем близко, и отступление, если столкновение кажется неизбежным. Ни панического бегства, ни страха!

До сих пор нам встречались преимущественно быки, но вскоре стало попадаться много важенок и однолеток, и вот тут-то поведение волков резко изменилось.

Один из них выгнал теленка из зарослей ивняка, тот выскочил на открытое место в каких-нибудь двадцати шагах от волка; волк на мгновение замер, а затем кинулся за олененком. У меня учащенно забилось сердце; сейчас я наконец увижу, как волк режет оленя.

Не тут-то было. Волк жал изо всех сил, но не смог выиграть в скорости; пробежав с полусотни метров, он прекратил погоню, затрусил обратно и присоединился к товарищам.

Я не верил своим глазам: по всем законам олененок обречен и должен погибнуть, если хоть десятая доля репутации волков ими действительно заслужена!

Однако на протяжении последующего часа волки предпринимали по меньшей мере двенадцать атак против телят-одиночек, против важенки с теленком, а то и против целых групп важенок и однолеток, и каждый раз преследование прекращалось, едва успев начаться.

Меня охватило сильнейшее раздражение — я пробежал десяток километров по тундре и совершенно вымотался не для того, чтобы полюбоваться, как свора волков валяет дурака!

Когда (в который раз!) волки оставили долину и побрели через гряду, я воинственно двинулся следом. Уж не знаю, что я в тот момент намеревался сделать — возможно, сам хотел добыть оленя, чтобы показать этим неучам, как это делается.

Как бы то ни было, преисполненный отваги, я перемахнул через гребень и попал прямо к волкам.

Они, по всей вероятности, остановились перевести дух, и мое неожиданное появление было подобно разорвавшейся бомбе. Волки бросились врассыпную. Прижав уши и вытянув хвосты трубой, они мчались, насмерть перепуганные. Их панический бег сквозь разрозненные стада оленей вызвал ответную реакцию. Массовая паника, которую я ожидал весь день, охватила теперь по-настоящему перепуганных животных. Только (мне с горечью пришлось констатировать этот факт) устрашили их не волки — их напугал я.

Конечно, с меня хватит, и я решительно повернул к дому. Когда до становища оставалось несколько километров, я заметил бегущих навстречу людей. Это была эскимоска и три мальчугана. Они были чем-то крайне взволнованы. Все кричали, женщина размахивала тяжелым костяным ножом, а ее сыновья потрясали копьями для охоты на оленей и ножами для снятия шкур.

Я в растерянности остановился. И тут до меня впервые дошел весь трагикомизм моего положения — я был не только безоружен, но и абсолютно наг. Где уж тут отразить атаку! А атака казалась неотвратимой, хотя я понятия не имел, что могло привести эскимосов в такое бешенство. Но, как говорится, осторожность — лучшая доблесть, и я из последних сил устремился вперед, стараясь во что бы то ни стало обойти эскимосов. Это мне удалось, но они продолжали преследование и не отставали от меня почти всю дорогу до лагеря.

Там я наскоро влез в брюки, схватил винтовку и приготовился дорого продать свою жизнь. К счастью, Утек и остальные мужчины вернулись как раз в тот момент, когда разъяренная женщина со своей дьявольской командой устремилась на меня; сражение было предотвращено.

Когда страсти улеглись, Утек рассказал, из-за чего разгорелся весь сыр-бор. Один мальчуган, собирая ягоды, неожиданно увидел, как я, голый, скачу по холмам вслед за волками. С круглыми от изумления глазами он поспешил к матери и рассказал о необыкновенном явлении. Она, эта храбрая душа, решила, что я не иначе как сошел с ума (эскимосы вообще считают, что все белые весьма близки к этому) и собираюсь безоружный, в голом виде напасть на стаю волков. Кликнув свой выводок и вооружившись чем попало, она помчалась на выручку. До конца нашего пребывания в становище добрая женщина относилась ко мне с такой заботой, смешанной с опаской, что я почувствовал безмерное облегчение, когда распрощался с ней.

Не очень-то меня позабавило и замечание Утека, когда мы поплыли вниз по реке и маленькое становище скрылось из виду.