племянник Родомана, двоюродный брат Тоньюкука и Тимергена. И вражда, кипящая между ними, немногим уступает давней вражде Владимира Святославича и его старшего брата Ярополка.

— Вот как! — помолчав, сказал Тимерген. — Теперь я понимаю, почему ты согласился. Но подумай. Эти люди думают, что хан решает все один. А как ты уговоришь совет? Всех этих стариков, у которых в роду сотня голодных детей и десяток паршивых овец на всех?

— После Киева у них будет десять хороших овец на каждого из детей. И ты поможешь мне убедить их. А чтобы ты не счел себя обиженным, эти русы приведут подарок и тебе. Ты хочешь получить Серебряный Цветок?

— Кумыш-Чечек? — спросил Тимерген, переводя взгляд на русов.

Галченя молчал, и перевел снова печенег в лисьей шапке.

— Вы приведете еще Серебряный Цветок — она стояла на стене рядом с Алый Цветок? У нее светлый коса и глаза как небо.

Ярун помедлил, соображая. Галченя раньше догадался, что печенеги говорят о дочери тысяцкого, о Сияне. Отдать воеводскую дочь казалось и вовсе немыслимо, и даже Ярун замялся, догадавшись.

— Сия дева — дорогая, — нерешительно забормотал он. — Она дочка самого тысяцкого. За нею смотрят. Как я ее достану?

— Это твоя забота, — небрежно ответил Тонью-кук. — Если будут две девы, ты можешь быть спокоен. И помни, то, чего ты у меня просишь, тоже нелегко сделать.

— Я приведу! — Ярун опять поклонился. — Приведу обеих.

Печенег в шапке с хвостом торопливо переводил, захлебываясь словами, надеясь теперь уже на две награды за радостные вести. Тимерген помолчал, а потом медленно наклонил голову. Раз уж ему не удалось переубедить брата, то он решил помочь ему. Тоньюкук удачлив, может быть, и на сей раз удача ему не изменит. Тимерген лишь мельком видел издали Сияну на забороле, но успел разглядеть, что у нее шелковистые светлые волосы, что она стройна, нежна и не старше пятнадцати лет. Пожалуй, она и была бы самой дорогой добычей, и хорошо, что Тоньюкуку приглянулась другая.

— Хорошо! — сказал Тоньюкук, обращаясь к ру-сам. — Мы примем ваш дар и выполним вашу просьбу.

— А если… — начал осторожный Ярун.

— А если орда не захочет идти на Киев, то мы обещаем, что никто не тронет вас и ваше добро, когда мы будем в Белом городе, — сразу поняв его, великодушно пообещал Тоньюкук.

Довольный Ярун снова ткнулся лбом в ковер, — себя и свой товар он обезопасил во всяком случае.

— Мы приведем их завтра ночью. Ждите, завтра вы получите их! — заверил он ханских сыновей.

— Выведите их из стана и отпустите на том месте, где нашли! — велел Тоньюкук воину у входа.

Знаком велев русам подняться, тот вывел их наружу. Они вышли на воздух, под темное небо, полное ярких весенних звезд. Печенеги снова окружили их, но уже без шума и огня, и повели прочь от шатра. Вдали от света костров Ярун споткнулся обо что-то в траве — это лежала сломанная им ветка. Печенеги разомкнули кольцо и знаками показали, что русы могут идти, а сами вернулись к кострам.

Не оглядываясь, Ярун побежал к ближайшему оврагу, бросился на землю и долго лежал, прислушиваясь, не следят ли за ними. Движения его были ловкими, бесшумными, как у зверя. Галченя следовал за купцом, не открывая рта: ему не хотелось ни разговаривать с Яруном, ни даже смотреть в его сторону. Низость его сердца, готовность купить безопасность себе и своему товару ценой свободы и даже жизни двух девушек так поразили его, что рыжебородый купец с колючими глазами стал казаться ему не человеком, а каким-то оборотнем. Ярун тоже не оглядывался на него — дело было сделано, Галченя был ему больше не нужен.

Все было тихо, и они осторожно двинулись к оврагу с дубами и орешником, где открывался подземный ход. Было так темно, что Галченя побаивался, найдут ли они лаз. Долго шарили они под кустами орешника, пока не наткнулись наконец на свою нору. Ярун тут же по-звериному юркнул в нее. Галченя пролез за ним, но задержался, стараясь получше загородить травой и дерном дыру позади себя. Когда он повернулся и пополз в глубину норы, Яруна впереди уже не было и слышно: словно навь, он растаял в темноте подземелья.

Ползком Галченя добрался до начала деревянного сруба. В колодце не виднелось даже отблеска света: то ли купец не зажег свечку, то ли уже ушел далеко вперед. Но Галчене сейчас было приятнее остаться совсем одному, чем быть рядом с купцом-оборотнем. Сначала он был так возмущен, что даже теснота, духота и тьма подземного хода не пугали, он их просто не замечал. Но чем глубже заходил он под землю, тем теснее смыкался вокруг него душный мрак. Осторожно Галченя двигался вдоль стены сруба, задевая головой низкий потолок. Взор его терялся в темноте, ему казалось, что он ослеп.

Никогда еще он не бывал в такой полной темноте, без малейших проблесков света. Он шатал медленно, стараясь собраться с духом, но здесь не было ни времени, ни пространства, словно он вовсе умер. Постепенно возмущение его сменилось растерянностью, жутко было в этой темной пустоте. Галченя не мог уже думать ни о спасении девушек, ни о наказании купцов, а хотел только снова оказаться на просторе, вдыхать воздух и видеть над собой небо. Он старался идти быстрее, но ноги не шли. Это напоминало страшный сон, и ходу этому, казалось, никогда не будет конца.

Рука Галчени, ползущая по стене сруба, вдруг сорвалась в пустоту. Сначала он испугался, а потом бурно обрадовался, сообразив, что это кончился положенный на бок колодец. Но почему наверху не видно света, почему не поднята крышка — ведь Ярун уже давно должен был дойти до места и его должны ждать? Помня, что здесь начинаются ступеньки вверх, Галченя выбрался из лежачего сруба и стал шарить по стенам. И вдруг тяжелый удар обрушился сверху на его голову, и сознание пугливо отскочило назад, в темноту.

На другое утро Иоанн рано утром зашел навестить Явора. Тот уже не лежал, а сидел на своей лавке, а Медвянка бережно расчесывала ему волосы своим красивым резным гребнем. На вошедшего Иоанна она посмотрела с неудовольствием, боясь вреда от его темных глаз.

— Добрый день вам! — приветливо сказал священник. — Как здоровье твое, Яворе?

— Спасибо Макоши, крепнет он не по дням, а по часам, — ответила за Явора Медвянка. Рана на его лице почти зажила, и ему уже не было больно говорить, но Медвянка и теперь, всякий раз как могла, старалась отвечать за него, чтобы избавить его от лишних усилий. Не удержавшись, она добавила: — А все Обережа — ему богами великая мудрость дана. Коли придется, так он и мертвого поднимет.

— Это Бог наш милостивый о Яворе заботится, — спокойно возразил священник. Он не удивлялся и не досадовал на ее слова, зная по опыту, что дорога к праведной вере нелегка. — Я же вам толковал — пострадал Явор за свой город и за правую веру. За это Бог жизнь ему сохранил и здоровье возвращает. А что делается сие руками волхва-невежды, так и в этом великая Божия милость является…

— А почему же тогда твой бог Явора от раны не уберег? — спросила Медвянка, обидевшись за Обе- режу и за своего жениха.

— Бог посылает нам испытания в земном пути. И орда эта — кара вам за слабость веры.

— Какой он злой, твой бог! Силой хочет заставить ему кланяться! — воскликнула Медвянка. Такая жестокость греческого бога казалась ей совсем непонятной. Боги должны защищать те племена, которые им поклоняются, а бог Иоанна сам вредит и насылает беды. И ладно бы, если бы он требовал жертв, — но он ничего не требует, и непонятно, каким образом можно его ублаготворить.

— Как умный отец наказывает дитя для его же пользы, — терпеливо разъяснял Иоанн.

Но Медвянка отвернулась, не желая слушать.

В гридницу вошла Сияна и сразу устремилась к Медвянке и Явору. Иоанн остался сидеть один. Он был задумчив и хмур. Ночь он почти не спал, провожая посланцев в печенежский стан и поджидая их обратно. Но купец вернулся один, объяснив, что парень передумал возвращаться и остается в орде, среди соплеменников. Мол, сам Родоманов сын звал его в свою дружину, сулит серебряный пояс, почет и жену в придачу. В пересказе Яруна все выглядело очень убедительно, и на душе у Иоанна было смутно от мысли, что он невольно помог совершиться предательству.

Занятый этими раздумьями, Иоанн не сразу заметил, что к нему обращается боярышня.

— Ты о чем так задумался? — спрашивала его Сияна, осторожно трогая за рукав черного одеяния. — Молишься? Вот что, я еще прежде тебя попросить хотела: обучи меня такой молитве, чтобы Явор поскорее выздоровел!

— Изволь. — Иоанн прогнал тревожные мысли и обернулся к ней. — «Владыко-Вседержителю, Свя-тый