Выделим из писем Рудакова неизвестные стихотворные тексты Мандельштама. Тут встречаются двустишия, обрывки забытых стихотворений, шуточные басни, сочиненные совместно с Рудаковым, но одна принадлежит только Мандельштаму. В письмах приводятся также варианты напечатанных стихотворений, тогда еще неизвестные, но теперь уже опубликованные в издании стихотворений О. Мандельштама «Библиотеки поэта» и отчасти в американском собрании его сочинений. Разночтений с копиями Рудакова нет, поэтому здесь они не приводятся.

Незаурядный историко-литературный интерес представляет изложение Рудаковым выступлений Мандельштама о своих новых стихах. Это — живой комментарий к только что написанному. Среди таких авторских высказываний, возникавших независимо от готовящегося «ключа», выделяются беседы о стихотворениях «Чернозем», «День стоял о пяти головах», о реалиях стихотворения «Мне кажется, мы говорить должны», указание на поэтику стихотворения «Да, я лежу в земле» и творческая история стихотворения «Не мучнистой бабочкою белой».

В одном из ранних писем Рудакова, 17 апреля 1935 года, читаем: «Сегодня опять о рельсах, что видны с балкона, и о том, скоро ли нас повезут поезда. А он говорит:

Я семафор со сломанной рукой у полотна воронежской дороги

(у него сломана правая рука выше локтя)».

Стихи, известные с некоторыми разночтениями по мемуарной литературе, Рудаков цитирует 21 мая 1935 г. с комментарием Осипа Эмильевича. Ирония Рудакова обращена здесь на бурное отречение Мандельштама от акмеизма, вызванное ежедневными спорами на эту тему: «Проклятый акмеизм в 1912 году у него выковал такие стихи о бедном художнике, живущем на чердаке и имеющем специфические 'легкие', 'тяжелые', 'упрямые' etc. вещи даже в быту.

…художник. Чтобы кофе варить на спирту, Он купил себе легкий треножник.

Стихи писались серьезно, но потом отвергнуты и стали анекдотом».

В припоминаниях и разговорах Мандельштама с Рудаковым немалое место занимал Гумилев. С этим связаны и два стихотворных текста. Вот уже упоминавшийся выше осколок забытого сонета 1915 года, записанный 18 августа 1935 года:

Автоматичен, вежлив и суров На рубеже двух славных поколений, Забыл о бесхарактерном Верлене И Теофиля принял в сонм богов… ………………………………………….. И твой картонный профиль, Гумилев, Как вырезанный для китайской тени.

С воспоминаниями о Гумилеве связано еще одно четверостишие, приведенное в письме от 3 апреля уже 1936 года:

«В публичной библиотеке достал 'Гондлу' (поэма Гумилева, напечатанная в 'Русской мысли' № 1 за 1917 г. — Э. Г.), 'Аполлон', где 'Америка' Гумилева ('Открытие Америки'. — Э. Г.) и его и Кузмина портреты… С О. все это смотрели, читали.

Жильца-соседа (из 'Коммуны') зовут 'карлик', как и всех культработников газеты (в отличие от столичных 'гигантов'). О. сочинил четверостишие, долженствующее паро­дировать Гумилева:

Карлик-юноша, карлик-мимоза С тонкой бровью — надменный и злой… Он питается только Елозой [33] И яичной скорлупой.

Началось так. Он сказал: он питается Елозой (сказал в разговоре прозаически). А я:

Он питается Елозой И яичной скорлупой.

несколько минут О. вопил четверостишие (сперва несколько иное — не запомнил его)».

12 июня 1935-го, очевидно, после каких-то прений, оба собеседника коллективно сочинили басню:

Случайная небрежность иль ослышка Вредны уму, как толстяку одышка. Сейчас пример мы приведем: Один филолог, Беседуя с невеждою вдвоем, Употребил реченье «идиом». И понаделали они друг другу челок. Но виноват из двух друзей, конечно, тот, Который услыхал оплошно «идиот».
Вы читаете Мемуары
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату