Париж, Лондон… Но во всей этой смеси доминируют несколько больших творческих тем. Это — работа над незавершенной пьесой, главным образом, стихотворный «Пролог» к ней, новые строфы для «Поэмы без героя» и расширенная редакция воспоминаний о М.Л.Лозинском, в первоначальном варианте уже напечатанных. И еще одна совсем особая тема — портрет Николая Степановича Гумилева — поэта, друга, мужа. Да, это не дневник — в этих записях почти не встретишь личных или интимных признаний, не памятные деловые блокноты и не творческие рукописи. Это действительно книги жизни.
Все они отмечены общим отличительным признаком. Они велись только в последний период жизни их владелицы — 1958—1966 годы. Все помнят или знают, что этот исторический период (так называемая «оттепель») сопровождался огромным душевным подъемом в среде интеллигенции. После XX съезда КПСС, когда Н.С.Хрущев разоблачил преступную сторону правления И.В.Сталина, появились надежды на более свободную и нормальную жизнь. Возвращались из лагерей и ссылок бывшие заключенные. Среди них был и сын Ахматовой Лев Николаевич Гумилев, «Лева» или «Левушка», как его называет в своих записках Анна Андреевна. Он был полностью реабилитирован после семилетнего пребывания в лагере строгого режима, вторично осужденный Особым совещанием на десять лет в 1950 году. До этого Лев Гумилев уже прошел тяжелый путь: долгое следствие и заключение с последующей высылкой в еще строящийся Норильск (1938—1944). Эта трагическая эпопея отражена в «Реквиеме» Анны Ахматовой. Затем добровольное участие в Великой Отечественной войне, закончившееся в Берлине. Четыре года жизни в родном Ленинграде начались с упоительным ощущением свободы, но были грубо оборваны в 1946 году знаменитым мракобесным Постановлением ЦК ВКП (б) о журналах «Звезда» и «Ленинград». Содержащиеся в нем неслыханные поношения и оскорбления Ахматовой не могли не отразиться на судьбе Льва Николаевича. Он был исключен из аспирантуры, но упорно продолжал свои научные занятия, хотя его даже не пускали больше в читальный зал необходимой ему библиотеки ИВАНа (Института востоковедения Академии наук). В ноябре 1949-го за ним пришли с ордером на арест. По рассказу Анны Андреевны, после прощального благословения сына, она потеряла сознание. Очнувшись, услышала: «А теперь вставайте, мы будем производить у вас обыск». Когда гебешники ушли, Анна Андреевна стала импульсивно бросать в печь свои перемешанные бумаги, не разбираясь в них. Вряд ли в составе сожженного архива были какие-нибудь записные книжки. Кто же их вел в те времена?
Уничтожение огромной части бесценных ненапечатанных рукописей поэта было не единственной жертвой, принесенной Ахматовой в эти трагические дни. В то время, как над Л.Гумилевым велось следствие в Лефортовской тюрьме (сразу после ареста его увезли в Москву), Ахматова, оставаясь в полном одиночестве, решилась на отчаянный поступок. Она написала цикл казенно-патриотических стихов, среди которых было и славословие Сталину. Цикл был напечатан в «Огоньке» в начале 1951 года под заглавием «Слава миру». Но на участь сына это не повлияло: осуждение на 10 лет не потеряло своей силы. Ахматова осталась в странном двусмысленном положении. С одной стороны, ей стали предоставлять работу переводчика стихов, чтобы она не умерла с голоду. Еще через некоторое время, под давлением доброхотов-благожелателей, Литературный фонд сдал ей в аренду маленький коттедж в Комарове на общем участке с тремя другими писателями. С другой стороны, пресловутое Постановление ЦК не было отменено. Оригинальное творчество Ахматовой не печаталось. Несмотря на то, что переводческая работа расширила круг ее знакомых — это были редактора издательств или периодических журналов, где печатались ее переводы, все же она жила очень замкнуто. Изредка читала новые стихи самым близким друзьям и постепенно пыталась восстанавливать свои уничтоженные творения, припоминая, наново записывая, находя старые публикации. Но, конечно, записных книжек тогда вести не могла.
После смерти Сталина, когда первые волнения и страсти немного улеглись, Анна Андреевна стала делать попытки хлопотать о пересмотре дела сына. Организовать это было не так просто. Во-первых, хлынуло довольно много посетителей и трудно было попасть на прием к нужному лицу. А во-вторых, надо было решить, к кому обращаться, ведь общее политическое положение было еще колеблющимся. Наконец, в феврале 1954 года письмо Ахматовой было передано в условленный день в комендатуру Кремля на имя Председателя Верховного Совета СССР К.Е.Ворошилова. По словам его адъютанта, письмо Ахматовой в тот же день легло на стол высокопоставленного адресата. Но ответа не последовало. Он пришел только летом — не из Верховного Совета, а из Генеральной прокуратуры СССР. Сухой казенный ответ гласил: дело Л. Гумилева пересмотру не подлежит.
Это был страшный удар для Анны Андреевны. Она оказалась в тупике. Стало ясно, что ей, жертве Постановления, никакой поблажки не будет. Ее поддерживали только для виду, чтобы не создавать впечатления на Западе о том, что поэта загубили, но каждое напоминание о ней властям только обрекало хлопоты о ее сыне на неудачу. Тогда, все эти годы до 1956-го, когда состоялся уже упомянутый XX съезд, Ахматова обращалась ко многим влиятельным лицам, чтобы они своим авторитетом поддержали ее просьбы, вернее, чтобы они сами заступились за Л.Гумилева. И знатные люди охотно вмешались в это дело. Это были М.А.Шолохов, И.Г.Эренбург, академик В.В.Струве, член-корреспондент Н.И.Конрад, директор Эрмитажа М.И.Артамонов, доктор исторических наук, лауреат Сталинской премии А.П.Окладников, секретарь Союза писателей А.А.Сурков. Каждый из них с удивлением убеждался, что все его усилия наталкиваются на какую-то непробиваемую стену. А Лев Николаевич тем временем со своими односидельцами воображал, что все происходит из-за того, что мать не хочет за него хлопотать. Особенно, когда узнали, что Ленинградское отделение Союза писателей делегировало Ахматову на Всесоюзный съезд писателей, они там в лагере совсем растерялись. По их наивным представлениям Ахматова должна была тут же, на торжественном заседании съезда с участием правительства, крикнуть во всеуслышание, что у нее невинно осужденный сын, и все бы перепугались и сейчас бы занялись его делом. Между тем, такой выпад мог бы оказаться гибельным для него, а может быть, и для Ахматовой. Уж нашли бы способ, как избавиться от неудобных лиц. Вот эта больная идея и сделала отношения между Ахматовой и ее сыном такими напряженными, когда он вернулся в 1956 году. Мы к этому еще вернемся.
Образ жизни Ахматовой в атмосфере всеобщего оживления конца 1950-х—начала 1960-х годов тоже сильно изменился. Постепенно нее стали появляться все более широкие связи с издательствами и редакциями журналов и газет. Но, как уже говорилось, ей открыли дорогу только к переводам или тщательно отобранным редакторами отрывкам из ее новых стихов. Так стихотворение из пяти строф превращалось в восьмистишие, вырванное из середины, в другом — из пяти строф выброшены две средних и т. п. А записные книжки безрезультатно заполнялись планами будущих книг — поэтических сборников и мемуарных, большими кусками незавершенных исследовательских работ о Пушкине. Внешне пестрая новая жизнь Анны Андреевны не могла заслонить главного дела поэта: встречи с читателем, обнародования своих творений. Тут дело, как видим, обстояло совсем неблагополучно и напряженно. Даже в последние месяцы жизни Анна Андреевна испытывала всю тягость опального положения.
15 сентября 1965 года Анна Андреевна записывает:
Постановление ЦК ВКП (б) 1946 года так и не было отменено при жизни Анны Андреевны. Его продолжали изучать в средней и высшей школе, и это диктовало издательствам соблюдение высочайшей осторожности. Первая книга стихов Анны Ахматовой вышла только через 12 лет после постановления, в 1958 году. Ее готовили целый год. Она состояла из отдела «Стихи разных лет», то есть за период с 1909 по 1957 годы. Набралось 75 стихотворений. Треть сборника занимали переводы. Со свойственной ей самоиронией Анна Андреевна подарила мне его с надписью: «Остались от козлика ножки да рожки». Другие экземпляры этой тоненькой книжки Анна Андреевна подвергла обработке. Она заклеивала страницы, заполненные ее стихами 1950-го года, с их вымученным казенным патриотизмом, а на их место вклеивала страницы с собственноручно записанными новыми стихами. Эти экземпляры она дарила избранным людям, причем каждому доставались разные стихотворения. Таким способом Ахматова предполагала сохранить хоть какую-то часть своего нового творчества.
