после прилета в Осло, я заглянул в комнату Таля. Он растерянно стоял около раскрытого чемодана. Это был чемодан, который Миша укладывал сам и куда он побросал бесчисленные вазочки и статуэтки, врученные ему за отличную игру в турнире.
– Смотрите, что получилось, – показал на чемодан Таль, беспомощно разводя руками.
Оказывается, вместе с хрустальными и фарфоровыми призами Миша сунул в чемодан бронзовую фигуру шахтера, также подаренную ему в Упсала. В дороге шахтер основательно 'проутюжил' хрусталь, и теперь в лучах норвежского солнышка блестели лишь мельчайшие осколки бывших ценных призов.
– А склеить никак нельзя? – осторожно осведомился у меня Миша, что вызвало лишь искренний смех присутствовавшего при сем Корчного…
'Все живое особою метою отмечается с ранних пор', – писал в одном из стихотворений Сергей Есенин. Таль поистине был отмечен метой особенной с детских лет. В школе Миша начал учиться сразу с третьего класса и к пятнадцати годам уже получил среднее образование. По положению, нельзя в таком возрасте поступать в высшее учебное заведение, но для Таля сделали исключение. И не зря! В двадцать лет Миша уже получил диплом филологического факультета Рижского университета. Тема дипломной работы прямо-таки 'талевская': 'Сатира в романе Ильфа и Петрова 'Двенадцать стульев'.
Способный мальчик стал широкообразованным молодым человеком. Миша отлично пишет статьи, редактирует шахматный журнал 'Шахе', выходящий в Риге. Он любит и знает музыку, превосходно говорит – немногословен, но остроумен и находчив. Восхищенный выступлением Таля на закрытии чемпионата СССР в Риге в 1958 году, я не удержался от шутливого восклицания:
– Эх, Миша, если бы ты так же хорошо играл в шахматы, как говоришь речи!
Для меня всегда оставалось загадкой, почему Таль еще в раннем возрасте не проявил себя в шахматах. Впрочем, он по-своему пытался это сделать. В 1948 году на Рижском взморье отдыхал Михаил Ботвинник. И вот однажды к чемпиону мира пришел мальчик и сказал, что хочет сыграть с ним матч. Это был двенадцатилетний Таль. Смелому пареньку, бросившему вызов шахматному королю, сообщили, что Ботвинник, отдыхает, и встреча не состоялась.
Имя Таля часто мелькало в шахматных отчетах о полуфиналах чемпионата страны. Более высоких успехов ему удалось достичь лишь в двадцать лет. Но тем временем шла гигантская работа по освоению шахмат. У себя в родном городе Таль упорно изучал все стороны игры, главным образом тактику острых комбинационных атак. Наставлял молодого шахматиста его друг и советчик заслуженный тренер Александр Кобленц. Многих знатоков удивляет такое содружество.
– Что может дать Кобленц Талю? – задают они вопрос. – Практически Кобленц не так уж силен, в его карьере не было больших спортивных достижений. Не является он и таким большим теоретиком, как, например, Болеславский или Константинопольский, хотя и написал несколько шахматных книг.
Но эти знатоки забывают, что тренеру, кроме знаний, нужно нечто не менее важное. Он должен понимать и искренне любить человека, которому помогает. Кобленц понимает и любит Таля. Он умеет вовремя ободрить его, сказать ему то слово, в котором подопечный в данный момент больше всего нуждается.
Не знаю, часто ли ругает Кобленц с глазу на глаз своего мечущегося ученика, только на людях он больше поощряет, расхваливает его выдумку, смелость, творческий порыв.
– Миша, ты гений! – восклицает Кобленц почти после каждой выигранной Талем партии, особенно, если победа достигнута с помощью жертвы. И пусть жертва была не совсем корректна и противник при правильной игре мог ее опровергнуть – опытному тренеру важно поддержать в любимце вдохновение.
Кобленц безгранично верит в Таля. Когда его питомец получал чуть ли не безнадежную позицию, он уверял собеседников:
– Можете не волноваться. Если на доске есть хоть одна открытая линия, Миша мат даст!
И что интересно: чаще всего Миша действительно мат давал!
А какого мужества потребовало от Кобленца добровольное согласие отдать любимого ученика другому тренеру на время самых больших состязаний! Так, на турнире претендентов в Югославии в 1959 году Кобленц передал Таля 'из рук в руки' гроссмейстеру Юрию Авербаху.
Примерно к 1956 году стало ясно, что Таль вот-вот начнет побеждать в турнирах самого сильного состава. Насмотревшись в Швеции и Норвегии, как комбинирует рижский мастер и особенно как он анализирует шахматные варианты, я 'пророчествовал' после возвращения:
– Этот юноша в скором времени будет чемпионом Советского Союза.
В ближайшем же чемпионате страны Михаил Таль опередил всех прославленных гроссмейстеров и уверенно вошел в их семью. Он был восемнадцатым по счету гроссмейстером СССР, но уже тогда говорили, что скоро Михаил № 18 встретится в матче с Михаилом № 1.
Взлет Таля для многих был неожидан, и газеты всего мира сразу заголосили о появлении невиданного шахматного таланта. Впечатлял даже не сам факт победы, а стиль, каким она была одержана. Молодой рижанин поражал противников неистовыми атаками, он жертвовал фигуры направо и налево, находил скрытые возможности в таких позициях, где никто и не предполагал их найти.
Знатоки возвестили о появлении игрока, одержимого страстью импровизации. Мир обрел шахматного Паганини! И впрямь, разве не извлекал Таль из шахматной позиции демонические 'звуки', разве от прикосновения его пальцев не оживала самая сухая, самая скучная позиция?! Да и внешним видом этот темпераментный юноша с черными глазами и резко очерченным профилем напоминал легендарного музыканта.
Его стихия – опасность, риск. Смело сеет бурю на шахматной доске этот буревержец, прибывший с берегов Балтийского моря, ибо уверен, что сумеет выбраться из любой шахматной 'заварухи'. А вот спокойствие, безмятежность претят ему.
– Я играю хуже, когда имею слишком большой запас очков, – признается Таль.
А какое удовольствие наблюдать за его игрой! Вот противник сделал ход. Миша сразу же бросается на стул, иногда обхватывает голову руками. Но чаще он всем корпусом подается далеко вперед, и голова 'повисает' где-то над строем неприятельских фигур. Глаза бегают от одного конца доски к другому. Кажется, будто Миша что-то вынюхивает в позиции. Охотник, ищущий зверя, индеец, высматривающий след! Порывистый юноша даже своим видом, посадкой, манерой обдумывания ходов подавляет слабонервных. А прибавьте к этому мировую славу неукротимого повелителя комбинационных стихий, несравнимого мастера неожиданных атак!
– Когда Миша вытянет шею и поведет несколько раз подбородком из стороны в сторону, никто против него устоять не может, – пошутил однажды Тигран Петросян.
С момента получения звания гроссмейстера для Михаила Таля началась 'трехлетка' крупнейших шахматных достижений. Только первые места признавал он в турнирах. Лишь один раз – в чемпионате СССР 1958 года – его опередил Тигран Петросян.
За успехами последовало всеобщее признание. Когда Таль в составе команды СССР приехал на шахматную Олимпиаду в Мюнхен, его встретили восторженно. Около его столика всегда собиралась толпа, за ним вереницей ходили корреспонденты и любители.
Миша жил тогда в одном номере с Петросяном. Это была комната, где в любой час дня и ночи можно было сыграть блицпартию. И капитан команды не только не возражал против подобного нарушения турнирного режима, но и сам порой включался в интереснейшие схватки с рижанином.
Обычно на Олимпиаде игра происходит вечером, утром доигрываются неоконченные партии. Мне, как капитану, приходилось и по утрам ходить в турнирный зал, и я знал, что обязательно встречу там Таля. Он просто не мог удержаться и не побывать еще раз на шахматном ристалище: ведь здесь можно сыграть блиц или показать вчерашнюю партию. К нему немедленно сбегались зрители и участники – как не посмотреть фейерверк комбинационных вариантов, который демонстрировал на доске Таль!
– Беру Таля с собой, – заявил однажды капитан команды США Спэн.
– Меняете на Решевского? — справился я.
– Пять! – воскликнул Спэн.
Недюжинныи талант Таля всегда признавал и чемпион мира Михаил Ботвинник. Швейцарский шахматный деятель Алос Наглер обратился однажды к Ботвиннику со следующими словами:
– Мы приглашаем вас, чемпиона мира, на турнир в Цюрих летом будущего года.
Ботвинник положил руку на плечо стоящего рядом Таля и ответил: