знакомым. Квартира, в которую они вломились после того, как Тавель вышиб плечом дверь, тоже казалась ему знакомой. В кухне стоял даже холодильник. Его не выбросили в окно, просто вырвали проводку и разбили агрегат. Здесь же валялся скелет собаки.

Тавель засмеялся: это собака-хито. Она не хотела уходить в спецпоселение. В руке Тавель держал плоскую стеклянную флягу. В этом городе много укромных уголков. Ему нравится эта квартира. Они хорошо отдохнут. Он тащил Садала по коридору, они перешагнули через валяющийся на полу светлый китель высшего офицера бывших королевских войск. Китель был запылен, но когда-то он, несомненно, был светлым. Всю правую полу кителя покрывали бурые пятна, сухие пятна того же цвета цепочкой тянулись к дальней комнате, дверь которой оказалась запертой изнутри. Туда они не пошли. Им хватило скелета собаки-хито.

Устроившись на циновке, Тавель откинулся спиной на диван, из дыр которого лезли куски желтого пенопласта. Это почему-то показалось ему смешным. Смеясь, он хорошо хлебнул из плоской стеклянной фляги.

Хороший город Хиттон! В нем много укромных мест.

Не целясь, Тавель трижды выстрелил в зеркало. Звонко осыпалось стекло.

Замечательный город Хиттон! Развлечений в нем хватит на целую жизнь.

Не целясь, Тавель выстрелил в бронзовую фигурку Будды. Срикошетив, пуля снесла задвижку шкафа. С полок посыпались заплесневевшие школьные тетрадки, рулоны бумаг, старые пожелтевшие фотографии.

Вот конура истинного хито!

Тавелю было невыразимо смешно. Он догадывается, где лежит хозяин конуры. Бывший хозяин. Судя по мундиру, он относился к высшим офицерам бывших королевских войск. Наверное, его скелет лежит в той запертой комнате. Можно пойти и посмотреть. Скелет обязательно там, в Хиттоне никто не вытаскивал из квартир трупы. Много крыс, смеялся Тавель. Они быстро довершают любое дело. Таких офицеров, смеялся Тавель, не расстреливали. Их убивали мотыгами, этому повезло. У нас всегда было мало патронов. Сейчас их еще меньше. Если бы он, Тавель, мог вернуть свой особый офицерский корпус, он бы кое-что изменил. Но, возможно, веселился Тавель, он еще кое-что и впрямь изменит.

Хочешь, посмотрим на скелет хито? — спросил он Садала. Доктор Сайх учит: хито — это враги. Доктор Сайх учит: хито — извечные враги. Доктор Сайх учит: хито предали революцию. Приятно видеть мертвого хито.

Ты только что убил последнего хито — равнодушно напомнил Садал. Ты, наверное, забыл, Тавель. Ты только что убил хито на мостовой. Может, это правда последний хито.

Их много, скрипнул Тавель зубами. В некоторых провинциях их становится даже больше, чем было. Убьешь одного, появляется два новых. Они воруют оружие, они отнимают его у патрулей. Они осмеливаются нападать на спецпоселения. Говорят, они всегда уводят с собой детей. Они не убивают детей. Они их уводят с собой. Они даже не подозревают, каких детей они иногда уводят, и кто помогает им выходить именно на определенные спецпоселения.

Приступы смеха душили Тавеля.

Генерал Тханг не производит впечатления тонкого и умного человека, но он, Тавель, знает: генерал Тханг умнее любого хито. Это, конечно, не означает, что генерал Тханг умнее и тоньше всех. Будь у него, у Тавеля, его особый офицерский корпус, он бы непременно кое-что изменил. Возможно, веселился Тавель, он и впрямь кое-что изменит.

— А, может, есть смысл встретиться с хито? Тавель шумно докончил содержимое плоской фляги. Может, есть смысл пойти с ними на переговоры? Говорят, среди хито есть настоящие солдаты, они умеют держать оружие в руках. Они мало едят, но у них крепкие руки. Ему, Тавелю, надоело бродить среди руин. Ему, Тавелю, надоели проповеди доктора Сайха. Этот Сайх, этот Тханг — они отняли у меня все, пожаловался он Садалу. Они оставили мне только тебя, Садал.

Скрипя зубами, Тавель расстреливал старые фотографии.

Клочья фотографий взлетали в воздух, крутясь, падали на пол, на низкий широкий подоконник, уже оплетенный лианами, вползшими с улицы. Один такой клок упал на колени Садала. Если бы он протянул руку, он увидел бы на фотографии элегантного высшего офицера бывших королевских войск. Таких офицеров люди Тавеля забивали мотыгами. Рядом с офицером, прижавшись к нему, сидели две улыбающиеся женщины. Одна совсем юная. Вторая, постарше, с обожанием глядела на офицера.

Знакомы ли Садалу эти лица?

Он не знал. Он не мог вспомнить. Тавель смеялся ему в лицо. А если объединить разрозненные отряды хито? Доктор Сайх учит: счастье в единении. А? Он, Тавель, мог бы создать в джунглях настоящую свободную военную зону. А? Страну контролирует тот, кто сосредотачивает в своих руках реальную силу.

Садал равнодушно кивал.

Садал смотрел на оплетенный лианами подоконник, на коленях Садала все еще лежал обрывок фотографии. Но если бы он и всмотрелся, вряд ли бы в элегантном высшем офицере бывших королевских войск он узнал себя. Сумеречное сознание Садала не принимало прошлого. Он смотрел в окно и слушал Тавеля Улама.

Тавель смеялся.

Будущее, оно для Кая. Он, Тавель, много сделал для того, чтобы приблизить будущее. Он, Тавель, еще многое сделает для Кая. Тавель шумно радовался этой возможности. Он уже не хотел создавать в джунглях свободную военную зону. Доктор Сайх учит: хито — это враги. Доктор Сайх учит: хито — это извечные враги. Доктор Сайх учит: хито предали революцию. Хито следует наказать. Хито предали другого. Хито следует уничтожить.

Пошатываясь, они спустились по лестнице.

Ленты тумана все еще плавали над мостовой. Все было как прежде, так же лежал, прижав к груди узелок, мертвый хито, но что-то все-таки изменилось. Не могло не измениться, ведь они шли к Каю. И он, Садал, оживая, уже чувствовал себя деревом. Его искалеченные корни уже врастали в земные пласты, по тесным капиллярам поднимались живительные соки. Он уже ощущал приближение тишины, великой, может быть, величайшей тишины, в которой только и можно что произрастать, разбрасывая над миром гигантскую прохладную тень, под которой так хорошо будет отдыхать Каю.

Они шли, распугивая патрули.

Они пересекли окраину бывшего королевского сада, через руины взорванного зоопарка вышли на территорию Биологического Центра, где черные патрули уже не бежали от них, а внимательно, по-волчьи, следовали за ними, не приближаясь, однако, ближе, чем на двадцать шагов. Они помнили, что у Тавеля есть оружие.

Глухая, поросшая колючкой, аллея вывела их к запущенной бамбуковой беседке. Внутри, на мятых циновках, валялось несколько плоских фляг, но Тавель потянулся не к фляге. Он жадно прильнул к узкой щели, пробитой ножом в стене. Не оборачиваясь, он ухватил Садала за курточку и силой притянул к себе. Мгновенно трезвея, Садал, человек-дерево, увидел обширный бассейн, обнесенный низким каменным бортиком. Вода была глубокая, чистая. Вдали, над стеной глухих зарослей, высился мощный каменный куб Биологического Центра.

Фляги остались нетронутыми.

Уткнувшись лбом в бамбуковую стену, Тавель что-то хрипел, он, казалось, задыхался, но Садал его не слышал…

Здесь Кай!

Прильнув к щели, Садал не увидел, а внутренне, в себе угадал, почувствовал, как дрогнули, качнулись тростники, отмечая своими колеблющимися верхушками путь пробирающихся к бассейну людей, как странно пискнула и вспорхнула вверх птица — светлая, крошечная, показавшаяся ему пушинкой.

Или обломком льда.

Или клочком тумана.

Не имеет значения.

Тростник шуршал, как всегда, он шуршал так, как всегда шуршит, когда его раздвигают руками, но он, Садал, человек-дерево, сразу услышал, понял, почувствовал, что сейчас, здесь, рядом с этим бассейном,