вагон восемь Берта Федор.» Черт! Никогда еще десять слов не гробили так человека.

— Что, доволен? — Отец прикрыл глаз, словно прицеливался. — Вижу, вижу. А я — доволен. Поедешь с ними в Днепропетровск.

— Нет, — сказал я.

— Поедешь, Валерик. Здесь тебе делать нечего. Сдашь на аттестат, а там поступишь в строительный. Вон Гриша тоже демобилизовывается. Поступите вместе.

— Нет, — помотал я башкой.

— Что мне — тебя пороть? Так, вроде, поздновато… Я ж, топса, уезжаю через двадцать пять, нет, уже минут через… двадцать. — Он заметно нервничал — Сам видишь, стоять над тобой с шомполом не могу. Я уезжаю. Уезжаю.

— Но вернешься…

— Не перебивай. Я уезжаю. У меня поезд в час тридцать.

Ей-богу, он был не лучше матери. Я в самом деле боялся, как бы с ним не началась истерика. У всех теперь нервы…

— Ты когда приехал? — спросил я, чтобы хоть как-нибудь отвлечь.

— Да вот сегодня, — промямлил он. — Нескладно вышло. Разминулся с мамой. — Голос у него сразу опал. — Ты, Валерик, не сердись, но придется тебе пока поступить в Днепропетровске.

— Да меня отсюда не отпустят, — взмолился я. — У нас секретный институт. Ракеты, знаешь… всякое такое. Скоро еще почище, говорят, будет. Это же Наркомат боеприпасов.

— Ничего. Федор сходит — упросит. Строительный институт тоже не последняя спица. Восстанавливать еще твоим детям придется.

— А мама как?

— Что ж, мама в Германии, — снова сник родитель. — А тебя тут пока убить могут! Поедешь в Днепропетровск. Вон какую в первый день блямбу заработал.

Я понял, что этот фонарь для него просто подарок.

— У меня экзамены почти до сентября. Федор ждать не будет.

— Слушай, Топса. Приказ есть приказ. И надо его выполнять и думать, как выполнить, а не искать отговорки. Реши сам, как лучше устроить перевод. Может быть, есть смысл сдать досрочно.

Еще чего! Дай бог мне в срок на трояках приехать. Но я молчу. Молчать — самое милое дело. Потом всегда можно будет придумать, почему не поехал. Но выдержка у меня на нуле, и я опять ною:

— А с чего ты взял, будто Берта и Федор так уж возьмут меня?.. Я им почти не писал.

— Ничего. Извинишься. Они хорошие ребята. Жалеть их надо. Сережки-то нет… — И он присвистнул. — Заодно и утешать их будешь, — добавил позже и смущенно улыбнулся. — Словом, договорились, не будем разводить дискуссии. Некогда. Вот письмо. Отдашь Берте.

Конверт был здоровенный, из ватмана. Толстый, как бумажник. Весом, наверно, в полкило. Натыкано на нем было сургучных печатей — штук сто. Вернее, это были не печати, а оттиски какой-то иностранной монеты. Странный отец мужик. Вежливый, застенчивый и в то же время настырный, но только до тех пор, пока ему скучно не станет. Ему быстро все надоедает.

— Я бы и так не распечатал, — сказал вслух.

Отец покраснел. Гришка — тоже. И тут я сообразил, что родитель заклеивал конверт в расчете, если я не появлюсь. И впрямь — стань на его место. В конверте наверняка деньги. А что отец знает про Гриню? Оставишь, а потом ищи…

— Теперь костюм… — Отец распахнул дверцу шкафа. На распялке висел пиджак, темный, в сероватую полоску, и высовывались брюки с подтяжками.

— Ого! Сбрую носишь?

— Вся Европа подтяжки носит. Ракоши на митинге в подтяжках выступает.

— Материал богатый, — сказал я. — На четыре косых потянет.

— Отдашь Федору. А будет отнекиваться, сам надевай. Но без жадности. На

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату