И Крон опять воссядет на престол!'

Он рек -- и смолк. Но полнили гортань

Угрозы, хриплый порождая рык...

В театре пуще грянут свист и гул,

Коль тишины потребует актер;

Прикрикнул Бог -- а Призраков орда

Взглумилась гаже втрое, и гнусней.

И над зеркальным полом плыл туман,

И мнилось, пол преображался в топь.

И боль неслыханная проползла

По телу Бога -- мнилось, лютый змий,

Проникший сквозь подошвы ног, достиг

До темени, под коим свился в клуб --

И сгинул... Тотчас ринулся к вратам

Восточным Бог, и там, за целых шесть

Часов до часа утренней зари,

Дохнул на створы -- и, со створов прочь

Туман тяжелый свеяв, широко

Врата над океаном распахнул.

И шаровидный огнь парил, готов

Дневного бога по небу нести;

Вращался, облеченный мглою туч --

Точнее, полускрытый: свет не гас,

Не прятался бесследно -- там и сям

Высверкивали очертанья сфер,

Колюров, дуг и пламенных кругов;

И молнии глубокий слал надир

К зениту -- иероглифы чертил;

И всякий жрец, и всякий звездочет

Во время оно знал их тайный смысл,

Разгаданный за сотни долгих лет --

И позабытый ныне: мы найдем

Лишь на стенах египетских руин

Такие письмена... И было два

Крыла у шара -- пламенных крыла;

И при явленье Божества они

Приподнялись, готовя первый взмах,

И за пером расправили перо,

Отряхивая мглу -- но самый шар

Таился в ней, приказа ждал. Приказ

Тотчас бы отдал Бог, и день зажег,

И спасся бегством -- бегством в небеса...

Увы! Теченье суток торопить

Никто не властен -- даже божество.

И не зарделось утро: пресеклись

Рассветные приготовленья враз.

И пламенели крылья-близнецы

Вотще; вотще зияли широко

Восточные врата ночной порой.

Титан, который некогда был горд,

Неукротим -- согнул невольно выю

Под гнетом черных, тягостных годин.

И на угрюмой облачной гряде --

Меже, разъединявшей день и ночь, --

Простерся Бог, померк и простенал.

И свод небесный тысячами звезд

Глядел на Бога скорбно -- и Уран

Глаголал из космических глубин,

Торжественно и тихо молвив так:

'О сын мой! Сын пресветлый! Ты зачат

Землей от Неба древле, Чадо Тайн,

Что непостижны для самих же сил,

Тебя творивших! Огненный восторг,

Всемощный пыл, всевластную любовь --

Отколь, и кто нам это ниспослал?

А нашей страсти зримые плоды --

Божественные символы, во плоть

Облекшие невидимую жизнь --

Бессмертную, и сущую везде.

И в мире новом ты -- светлее всех,

Всех остальных собратьев и Богинь!

Борьба меж вами нынче, и мятеж:

Отцу враждебен сын. Я видел: пал

Мой первенец, развенчанный отец,

Меня -- меня! -- моливший: 'защити!'

Но был неотразим сыновний гром,

И я в туманы спрятал бледный лик...

Свою погибель чуешь? Неспроста,

Коль Боги не походят на Богов!

Я создал вас божественными встарь:

Суровы, строги, безмятежны, вы

Миропорядок божеский блюли.

А ныне стали страх, томленье, гнев,

И лютость вам присущи наравне

Со смертными, чинящими раздор

В юдоли бренной... Сын мой, это знак --

Прискорбный знак паденья и конца!

Но не сдавайся! Ты могуч и смел,

Ты -- горний странник, несомненный Бог!

О, дай отпор годинам тяжким, полн

Эфирной мощи! Я же -- только голос,

Безликий, точно ветер и прилив --

Как ветер и прилив, сыны стихий.

Но ты -- иной. А посему -- спеши

Опередить беду. Хватай стрелу,

Покуда лучник целится! Стремись

На землю: Крон спасения взалкал!

А я крылатый огнь оберегу

И буду небесам опекуном'.