решетку.

В окошко на каждой двери Ник поставил по порции обеда. Заключенные к этому времени поутихли, и только Майк Чайлдресс по-прежнему осыпал Ника угрозами.

Не обращая на него внимания, Ник прошел в офис Бейкера, сел за стол, достал пачку бумаги, на мгновение задумался и написал заголовок:

«История жизни Ника Андроса.»

Потом остановился и улыбнулся. Он успел побывать в самых разных местах, но никогда не мог ожидать, что окажется за столом шерифа, охраняя трех заключенных, побивших и ограбивших его, и будет излагать историю своей жизни. Слегка подумав, он начал убористо писать:

«Я родился в Каслине, штат Небраска, 14 ноября 1968 года. Мой отец был независимым фермером. Они с мамой жили довольно обеспеченно, и деньги семьи хранились сразу в трех банках. Моя мать была на шестом месяце беременности, когда отец повез ее в город на грузовике на осмотр к врачу. По дороге с грузовиком случилась авария, и мой отец умер вследствие сердечного приступа.

Так или иначе, через три месяца мама родила меня, и я родился таким, какой есть. Вероятно, повлияла драма от потери мужа.

До 1973 года мама пыталась справляться с фермой сама, а затем отдала ее в аренду. У нее не было родственников, но она написала друзьям в Биг Спрингсе, штат Айова, и один из них приобрел для нее бакалейную лавку. Мы прожили там до 1977 года, когда мать погибла в результате несчастного случая. Ее сбил мотоцикл, когда она переходила улицу, идя с работы домой. В этом не было вины мотоциклиста, — простое невезение. Он даже не превышал скорость. Баптистская община устроила маме роскошные похороны. Эта же община послала меня в приют Младенцев Иисуса Христа в Дес Мойнесе. Это место, куда разные церковные общины направляют сирот для воспитания и обучения. Там я научился читать и писать…»

Он остановился на этом. Его рука немного устала с непривычки, но дело было не в ней. Ему было не слишком приятно ворошить воспоминания. Чайлдресс и Уорнер спали, Винс Хоган у зарешеченного окна курил сигарету и смотрел на пустую камеру, где должен был сейчас находиться Рей Буз. Казалось, Хоган сейчас заплачет, и Ник подумал, что нужно, наверное, сделать для него что-нибудь доброе, человечное. Но что? Еще ребенком из кинофильмов он узнал одно словечко. НЕКОММУНИКАБЕЛЬНОСТЬ. Это слово всегда песней звучало для Ника, и он чувствовал, что оно точно характеризует его состояние души. НЕКОММУНИКАБЕЛЬНЫЙ — таким он был всю жизнь.

Он вновь сел за стол и перечел написанное. Там я научился читать и писать. Да, написать это гораздо легче, чем научиться на самом деле. Он жил в мире безмолвия. Письмо было для него закрыто. Речь можно было понять по движениям губ, по степени раскрытия челюстей, по танцу языка. Мама учила его читать по губам, и она же показала ему, как выглядит на бумаге его имя — печатными буквами. Это твое имя, сказала она. Это ты, Ники. Но, конечно, она сказала это молча, жестами. Он не понял. Тогда она показала пальцем на лист бумаги и затем на Ника. Он понял. Самое худшее, если ты глухонемой, не в том, что живешь в полном безмолвии. Самое худшее, что не знаешь названия вещей. По-настоящему он понял, что такое имя, когда ему исполнилось четыре года. Он не знал, что высокие зеленые штуки называются деревьями, до шести лет. Он хотел это знать, но никто не подумал ему это объяснить, а просить он не мог: он был НЕКОММУНИКАБЕЛЬНЫМ.

Когда мама умерла, его почти все забросили. Дети дразнили Ника самым жестоким и безобразным образом. Они изгоняли его из своего круга — равные среди равных.

Он перестал стремиться к общению. Тогда ему стало легко переезжать с места на место, глядя на безымянные предметы, заполняющие мир. По губам играющих детей он понимал, во что они играют, но игры не привлекали его, как прежде. Он все чаще уединялся и мог часами созерцать передвижение облаков в небе.

Потом появился Руди. Большой мужчина со шрамами на лице и бритой наголо головой. Шесть футов и пять дюймов — много больше, чем Ник Андрос в то время. Впервые они встретились в комнате отдыха, где стояли стол, шесть или семь стульев и телевизор, который работал только тогда, когда сам этого хотел. Руди заметил Ника и вскоре подошел к нему. Он указал пальцем на свой рот, потом на уши.

Я глухонемой.

Ник отвернулся: зачем смеяться над несчастьем?

Руди обнял его.

Сердце Ника ухнуло куда-то вниз. Он открыл рот, и по щекам его полились слезы. Он не хотел быть рядом с этим бритым бугаем. Если этот жуткий тролль — глухонемой, то он, Ник, — нет, нет и нет.

Руди ласковым движением поставил Ника на ноги и подвел к столу. Там лежал лист бумаги. Руди указал сперва на него, потом на Ника. Ник переводил взгляд с бумаги на бритоголового. Он покачал головой. Руди кивнул и вновь указал на чистый лист. Затем достал из кармана карандаш и протянул Нику. Ник, будто обжегшись, отдернул руку. Руди указал на карандаш, затем на Ника, затем на лист бумаги. Ник вновь покачал головой. Руди вновь повторил всю комбинацию.

Ник заплакал сильнее. Лицо, покрытое шрамами, участливо смотрело на него. Руди вновь указал на лист бумаги. На карандаш. На Ника.

Ник зажал карандаш в кулак. Он написал четыре слова, которые знал:

НИКОЛАС АНДРОС НЕНАВИЖУ ТЕБЯ

Потом он отложил карандаш и с победным видом посмотрел на Руди. Но Руди улыбался. Внезапно он приблизился к Нику и обхватил крепкими пальцами его голову. Его руки были теплыми и добрыми. Ник не мог вспомнить, когда к нему в последний раз прикасались с такой любовью. Разве что мама, когда еще была жива.

Потом Руди убрал руки с головы Ника. Он взял карандаш и перевернул лист бумаги на другую сторону. Он начертил карандашом контур листа. Затем тем же карандашом очертил контур Ника. Он проделал это снова. И снова. И снова. И наконец Ник понял.

Ты сам — чистый лист бумаги.

Ник заплакал.

Следующие шесть лет Руди всегда был рядом с ним.

…там я научился читать и писать. Мне помог человек по имени Руди Спаркман. Мне очень повезло, что я встретил его. В 1984 году приют закрыли. Многих детей растолкали по разным сиротским домам, но я в их число не попал. Мне сказали, что, поскольку у меня есть родственники, государство будет платить им за мое воспитание. Я хотел остаться с Руди, но Руди в это время работал миссионером в Африке.

Поэтому я убежал. Мне было шестнадцать лет, и мне казалось, что никто не будет слишком рьяно искать меня. Я хотел поступить в высшую школу экстерном, потому что Руди всегда утверждал, что самое главное — это образование. Но для этого мне нужно подсобирать денег. Мне кажется, скоро я смогу попытаться пройти проверочный тест. Я люблю учиться. Может быть, когда-нибудь я поступлю в колледж. Я знаю, что это звучит безумно, особенно от глухонемого вроде меня, но мне это не кажется невозможным. Так или иначе, такова моя история.

Около половины восьмого пришел Бейкер. Он выглядел немного лучше.

«Как вы себя чувствуете?» — написал Ник.

— Неплохо. Я проспал всю ночь. Хотя аспирин помог не сразу, и Джейн даже хотела вызвать врача. А что делал ты?

Ник сделал неопределенный жест рукой.

— Как наши гости?

Ник открыл и закрыл рот несколько раз, пытаясь мимикой показать Бейкеру, что Майк ругался.

Бейкер понял и рассмеялся, затем несколько раз кашлянул.

— Тебе бы выступать по телевизору, — сказал он. — Ну что, ты написал историю своей жизни?

Ник кивнул и протянул шерифу исписанный листок бумаги. Бейкер сел и внимательно прочел написанное. Когда закончил, он с новым выражением посмотрел на Ника. Юноша смутился и опустил глаза.

Когда же вновь посмотрела на Бейкера, тот спросил:

— И ты с шестнадцати лет жил сам? Целых шесть лет?

Ник кивнул.