– Александр был совершенно лишен слуха и не мог ни петь, ни играть на музыкальных инструментах. Зато в 10 лет он увлекся физическими упражнениями, фехтованием и стрельбой. А затем выяснилось, что, несмотря на отсутствие слуха, он прекрасно чувствует ритм. Дюма стал неплохим танцором.

Дома он проводил мало времени, предпочитая веселую компанию сверстников, с которыми бегал в лес охотиться, ставить силки, играть в дикарей и дружить с браконьерами. Вообще-то браконьерству он и сам был не чужд, что привносило некоторое разнообразие в рацион семьи Дюма. Как раз в это время скончался его дальний родственник, аббат Консей, завещавший ему стипендию в семинарии. Юноша должен был получать ее при поступлении. Вдовствующая генеральша Дюма, которой не столь уж и легко было прокормить, одеть и обуть двоих детей, попыталась уговорить Александра стать священником, и тот даже согласился, но...

Получив от матери 12 су на покупку чернильницы (такой, какая была у всех семинаристов), сын бравого генерала накупил на эти деньги колбасы с хлебом и на трое суток скрылся в окрестных лесах, где все это время охотился на птиц.

Вернувшись на четвертый день домой, он не только не получил ремня, но и был обласкан натерпевшейся страха матерью, которая поклялась никогда больше вопрос о семинарии не обсуждать. Впрочем, учиться было все равно нужно, и Мари-Луиза Дюма определила своего сына в местный колледж аббата Грегуара.

Добрый падре относился к ученикам вполне лояльно, но с Александром ему пришлось намучиться. Несмотря на беззлобность и отходчивость, необыкновенная гордыня Александра постоянно приводила к конфликтам со сверстниками и преподавателями. Он был очень тщеславен и дерзок, к тому же будущий знаменитый писатель не отличался прилежанием. Кроме того, юноша отчаянно прогуливал занятия, в теплую погоду пропадая все дни в лесу, где любил охотиться.

Конечно, такое «образование» мало что могло дать. Александр освоил только азы латыни, грамматики да усовершенствовал свой почерк. Что же касается молитв, которые входили в обязательную программу обучения, он смог осилить только три классические: «Pater Noster», «Ave Maria» и «Credo» («Отче наш», «Богородица» и «Верую»).

Мать его, женщина скромная и работящая, с радостью узнавала в подрастающем Александре (в 10 лет мальчик выглядел на все 14) его отца, такого же необузданного и добросердечного дикаря, которого она некогда полюбила и которому стала достойной подругой жизни. Несмотря на скромность, она отнюдь не была робкой домохозяйкой, о чем свидетельствует следующий случай.

В 1815 году два французских генерала, участвовавших в заговоре против Людовика XVIII, братья Лальман, были арестованы жандармами Вилле-Коттре и заключены в тюрьму города Суассона, чему безумно обрадовались жители Вилле-Коттре, традиционно поддерживавшие Бурбонов.

Госпожа Дюма была до глубины души возмущена оскорблением, что было нанесено военным, которые носили те же эполеты, что и когда-то ее муж. Она немедленно позвала к себе сына и сказала ему примерно такие слова: «Мой мальчик, мы сейчас совершим поступок, который может нас жестоко скомпрометировать, но в память о твоем отце мы обязаны сделать это».

Они прибыли в Суассон, где Александр пробрался в камеру к генералам, чтобы передать им золото и пистолеты. Впрочем, братья от этой помощи отказались, поскольку им было известно о скором «втором пришествии» Наполеона, и они были уверены в своем освобождении. История показала, что они были правы.

После Ста дней Бонапарта и восстановлении короля Людовика XVIII в своих правах Мари-Луиза Дюма решила держать совет с сыном. Ее волновала проблема, стоит ли Александру принять фамилию, на которую он имел полное право, – Дави де ля Пайетри. Вместе с титулом маркиза она открыла бы ему новые возможности в жизни.

Однако Александр подумал и отказался, решив, что предаст память отца, если изменит свою фамилию. К тому же деда он совсем не знал, всю свою жизнь общаясь лишь с родственниками матери, и это была еще одна причина, по которой он не хотел называться Дави де ля Пайетри.

Познакомившись с Огюстом Лафажем, сыном местного медника (мать Огюста арендовала помещение под табачную лавку), Дюма увлекся стихосложением. Лафаж-младший работал в Париже главным клерком у нотариуса. Он рассказывал Александру о столичной жизни, о литературе, парижской богеме и театрах. Он даже показал Дюма собственные стихотворные эпиграммы. Дюма, тщеславие которого было велико, увидел в этом возможность прославиться и разбогатеть.

Он немедленно отправился к аббату Грегуару и попросил научить его писать стихи. Аббат несколько удивился, но согласился, сказав, впрочем, что Александру этого увлечения хватит максимум на неделю. Священник, который отлично знал своего ученика, был абсолютно прав. Сын прославленного генерала, живший в эпоху великих перемен, он, как и все его сверстники, слышал слишком много увлекательных историй, чтобы его заинтересовал анализ чувств. Корнель и Расин могли вызвать у него только зевоту и смертную скуку, но не восторг.

Тем временем подошла пора выбирать занятие, которым Александр стал бы заниматься в жизни. Мать устроила его младшим клерком в нотариальную контору метра Меннесона, такого же республиканца, как она и ее муж. Эта работа, к тому же дающая надежду сделать неплохую карьеру и сколотить состояние, была ему по душе. Обычно его посылали с разнообразными поручениями. Развоз документов на подпись окрестным крестьянам тоже лег на его плечи, что, собственно, устраивало его как нельзя лучше, ведь это был повод совершать верховые прогулки, а порой и поохотиться в дороге.

В 16 лет он познакомился с бравым гусарским офицером по имени Амедей де ля Понс, приехавшим в Вилле-Коттре к невесте, на которой он вскоре женился. Это был очень образованный человек, вскоре он сдружился с Александром и решил принять участие в его судьбе. Однажды он сказал ему: «Поверьте мне, мой мальчик, в жизни есть не только охота и любовь (а Дюма к тому времени стал одним из первых ловеласов своего города), но и труд. Научитесь работать, и вы научитесь быть счастливым». Амедей де ля Понс предложил Дюма выучить немецкий и итальянский языки, которыми сам гусар владел в совершенстве, и Александр согласился. Вместе они переводили Гёте, Бюргера, Фосколо... Офицеру удалось открыть для Александра мир литературы, к которому тот раньше относился с прохладцей.

Затем в Суассон приехала актерская труппа с постановкой «Гамлета» в отвратительном переводе Дюси, не оставившего в своей обработке почти ничего шекспировского. Однако постановка стала откровением для Александра. В своих мемуарах он писал об этом событии: «Вообразите слепца, которому вернули зрение, вообразите Адама, пробуждающегося после сотворения». Но на деле он открыл для себя не Шекспира – он открыл свой путь. Александр увидел не только глубокие мысли, идеи и философские монологи, но и страсти, свободное построение пьесы, большую роль конкретных деталей и мелодраматические эффекты – словом, огромные возможности для творчества.

Дюма решил для себя: он будет драматургом. Кипучей энергии в нем было на пятерых, веры в свою звезду – на десятерых. Он заразил своей идеей часть молодежи Вилле-Коттре, и они организовали в городке любительский театр.

За 1820–1821 годы он со своим приятелем Адольфом де Левеном написал и поставил несколько пьес. Однако некоторое время тот увел у него подругу, Адель Дальвен, женился на ней и уехал в Париж (это, впрочем, не стало поводом для ссоры). Вскоре в столице побывал и сам Дюма.

Его приятель по фамилии Пайе однажды предложил ему посетить Париж. Сказано – сделано, но где взять деньги на поездку? Дюма решил вопрос просто. Молодой, но уже очень опытный охотник, он взял с собой ружье и по дороге добывал пропитание для себя и Пайе. На момент появления в Париже у него в кошельке свистел ветер, зато в сумке лежали четыре зайца, двенадцать куропаток и четыре перепелки. В обмен на дичь хозяин постоялого двора «Великие августинцы» предоставил ему кров и простой стол на двое суток.

На следующий день в «Комеди Франсез» давали «Суллу», где главную роль играл сам великий Тальма. Дюма, у которого денег на билет не было, поклялся побывать на представлении. Клятву свою он сдержал.

С помощью Левена он проник в гримерку к Тальма и получил от актера, неплохо знавшего генерала Дюма, контрамарку на представление. Тальма приглашал его посетить и следующее представление, но Александр не мог себе этого позволить – нужно было возвращаться на службу.

Вернувшись из Парижа, который его очаровал и покорил, Дюма заявил матери, что намерен перебраться в столицу, театры которой достойны его таланта. От скромности Александр никогда не страдал.

На первое время нужны были деньги, но где их взять? У его матери было всего 253 франка, половину из которых она готова была отдать сыну, еще за сотню Дюма продал своего пса Пирама, но этого было крайне мало. На что Александр собирался жить?

«Я обращусь к старым друзьям отца: к маршалу Виктору, герцогу Беллюнскому, он теперь военный министр, к генералу Себастьяни, к маршалу Журдану... Они подыщут мне место в одной из своих канцелярий с жалованьем в тысячу двести франков в год для начала. Потом я получу повышение и, как только начну зарабатывать полторы тысячи франков, выпишу тебя в Париж», – заявил Дюма своей матери. Та отнеслась к его словам достаточно скептически (еще бы, ведь все перечисленные лица стали рьяными роялистами, а тут к ним явится сын генерала- республиканца), но, мудро рассудив, что сына все равно не переубедить, дала свое благословение.

На всякий случай Дюма запасся рекомендательным письмом к генералу Фуа, лидеру