– А! – отозвался Реджинальд. – Спасибо.

Он не пошел наверх, а направился в маленькую столовую и попытался второй раз за день прочитать “Таймс”. Он чувствовал, что с ним обошлись очень скверно.

Поэтому о Корал Белл пока не было сказано ни слова. В следующие несколько дней Реджинальд время от времени думал: ерунда. Я всегда делаю что-то, о чем ей не рассказываю. Нельзя же рассказывать другому человеку обо всем. И если уж на то пошло, она постоянно бывает в гостях, и сама принимает гостей, и ничего не рассказывает мне. Затем он задумывался, справедливы ли его рассуждения. Конечно, ничего нельзя сравнивать. В жизни не может быть точных параллелей. И тут же он (в связи с параллелями подумав об Эйнштейне) мысленно возвращался к Корал Белл. Она очаровательна, думал он, и невозможно предполагать, что человек вычеркнет из своей жизни всех очаровательных женщин только потому, что женат и любит свою жену...

В то же время, если бы Ормсби провел полдня с Сильвией, помогая ей выбирать платья, а потом они пошли бы выпить чаю... нет-нет, это совсем другое. Здесь не может быть параллелей.

У миссис Стоукер сегодня был выходной. Каждую среду, в ясную погоду и в дождь, она предпринимала связанную со сложнейшими пересадками поездку на автобусе в отдаленный уголок Уилсдена, чтобы поужинать со своей вдовой невесткой. Ее вело скорее желание воспользоваться правом на свободный день, чем удовольствие, которое она получала от этого визита. Братья Стоукер всю жизнь враждовали, причем их жены, вышедшие за них в разгар этой вражды, не были посвящены в ее тонкости. Она перешла по наследству к вдовам и глубоко захватила их в самый трудный период вдовьего траура, но, в отличие от покойных мужей, они гораздо хуже представляли себе, в чем, собственно, дело. Ужины по средам, начинавшиеся холодной бараниной с помидорами и повторением версии младшего Стоукера, который, по воспоминаниям Джейн, утверждал, что все началось с того, что он разбил голову, упав с велосипеда в возрасте восьми лет, или с того, что родители ожидали рождения не его, а дочери, и заканчивавшиеся холодным саговым пудингом и заявлением миссис Стоукер о том, что если бы Законы были Законами, некоторые не могли бы сейчас вести разговоры с соседями насчет шкафов настоящего красного дерева, давно уже утратили характер импровизации, зато приобрели величавость театрального представления, где исполнители знают свои роли назубок, включая финальные реплики. “Надеюсь, ты придешь в следующую среду”, – произносила Джейн без малейшего воодушевления, на что миссис Стоукер так же уныло отвечала: “И я надеюсь”.

Итак, по средам Уэлларды обедали в городе; в эту среду их выбор пал на ресторан “Плющ”. Они не были одеты по-вечернему, поскольку не собирались ни в театр, ни в гости, но думали зайти в кино по пути домой. Изучая меню, Реджинальд уловил улыбку Сильвии, адресованную кому-то позади него. Он посмотрел на нее, увидел, что она продолжает улыбаться, и спросил: “Кто это?”

– Мистер Фондеверил. Он прошел мимо нашего столика в другой зал.

– Фондеверил? Отец леди Ормсби? Он был тогда на ужине. Я не знал, что ты с ним знакома. Не начать ли нам с устриц? А потом решим, что еще взять.

Сколько же устриц, подумал он, гибнет именно по этой причине.

– Хорошо, дорогой.

– Две порции устриц и, пожалуйста, дайте мне карту вин.

Официант поспешно уходит.

– Я познакомилась с ним не в тот вечер, он был на ленче в другой раз.

– У кого? А-а, спасибо. Что мы будем пить, Сильвия?

– Мне не очень хочется. Хотя... Мы не могли бы заказать... что это было за вино?.. То, что мы пили в Италии?

– Кьянти?

– Оно так чудесно называлось.

– Наверное, “Лакрима Кристи”?

– Да, оно. Но только если ты хочешь, дорогой. Это было у леди Ормсби.

– Надеюсь, оно здесь есть, – сказал Реджинальд с сомнением. Заглянул в карту и заказал бутылку.

– Там был лорд Ормсби и он, и все.

– Я не знал, что ты бываешь у них на ленче. Ты ничего мне не рассказывала. – Реджинальд был слегка удивлен и слегка задет.

– Наверное, ты думал о чем-то другом. Я рассказывала тебе.

Подходящий момент рассказать о Корал Белл.

– Ты видела на том ужине леди Эджмур? Наверняка нет. Я ведь рассказывал тебе о ней, правда?

– Не на ужине. Я виделась с ней после. Леди Ормсби приглашала ее на чай.

– Да? – Он опять был и удивлен, и задет. – Я не... – он не договорил. – Она милая, тебе не кажется?

– Очаровательная.

– Я недавно встретил ее случайно на Пиккадилли... Да, спасибо.

Это появились устрицы, сначала перед ней, затем перед ним.

– Она показалась мне не... Спасибо, спасибо.

Теперь черный хлеб, масло, лимон и тому подобное.

– Вы уже решили, что заказать?

– Черт возьми, – пробормотал Реджинальд. – Сильвия, что ты хотела бы?

– Что-нибудь легкое, – ответила Сильвия, без особого интереса разглядывая меню.

– Возьми омлет с почками, жареный картофель и японский салат, – произнес Реджинальд в мгновенном озарении.

– Хорошо.

– В таком случае две порции, – сказал Реджинальд официанту и, возвращаясь к Сильвии и к рассказу, вдруг увидел, что к ним приближается Филби Никсон, изысканный, как герой собственной пьесы.

– Да, и она... Смотри-ка, Никсон! Я должен представить его тебе.

Никсон поймал его взгляд и подошел.

– Сильвия, это мистер Филби Никсон. Моя жена.

Они с улыбкой пожали друг другу руки.

– Нас познакомили, – сказал Никсон, – хотя, может быть, миссис Уэллард не помнит. На днях у леди Эджмур на ленче.

Боже мой, думает Реджинальд.

– Конечно, помню, – ответила Сильвия. – Разве я не рассказывала тебе, дорогой? И о том, как замечательно продвигается пьеса?

– Ах да, – пробормотал Реджинальд.

Что с нами случилось, думает он. Очевидно, я опять думал о чем-то другом. Или читал за завтраком газету.

– Прошу вас, присядьте на минуту и расскажите нам еще о пьесе.

– Я жду Этель и посижу с вами, пока она не придет. Она вечно опаздывает, как вы уже, наверное, убедились.

– Вы говорите об Этель Прентис? – спросила Сильвия.

Черт побери, думает Реджинальд, ведь это знаменитая актриса. Если окажется, что ты знакома и с ней, если ты знакома уже со всеми, а я бедный родственник из провинции, который никого не знает, я просто закричу.

Оказалось, что Сильвия знает ее только по имени.

– Я представлю ее вам, если можно. Кстати, ей страшно хочется сыграть Салли.

Если она будет играть Салли, думает Реджинальд, она должна быть так же хороша, как Сильвия, потому что Салли – это Сильвия. Ну, не совсем. Ведь у Салли... есть чувство юмора. Но впрочем...

– Здесь просто все собрались, – извиняющимся тоном произнес Никсон, поклонившись в четвертый раз с тех пор, как оказался за их столиком. Под “всеми” он понимал актеров, составлявших театральный мир, его мир.