августовский вечер.

Пальм-Швейцарская окинула Гарина вопросительно-недоумевающим взглядом.

— Говорите, это вероятно будет о любви ко мне, — с деланной горькой усмешкой отвечала она. — Сегодняшний вечер к этому располагает… Я вас слушаю…

— Да, о любви, — горячо начал он, задетый за живое ее насмешливым тоном, — о той безумной любви, о том восторженном поклонении, неизменность которых я надеюсь доказал вам, в течении стольких лет. Я долее страдать не могу, не в состоянии — ведь и страданиям нужен предел.

Он выговорил последнюю фразу с видимою внутреннею болью.

— Чего же вы от меня хотите? Я вижу вашу любовь, я ей верю; я простила вас! — наивным тоном сказала она.

— Но разве вы не прнимаете, что это мне мало, я хочу возвращения вашей любви, возвращения прошлого… Вы обещали мне.

Он упал перед ней на колени.

— Умоляю вас, решайте скорее мою участь… Повторяю, я долее этой пытки выносить не могу.

В его голосе слышались слезы.

— Прошлое… — задумчиво начала она. — Но каким же способом может вернуться, если я даже возвращу вам мою любовь?

Она повелительным жестом заставила его встать с колен и сесть на место.

— Сделаться снова вашей любовницей… это ли вы называете возвращением прошлого? — в упор спросила она.

Он вспыхнул.

— Никогда! У меня не было даже такой мысли! Я прошу вашей руки, я прошу вас быть моей женой!

— А что скажет княгиня?

— Что мне за дело до моей матери, я не ребенок и совершенно самостоятелен, да и она не решится стать на дороге к моему счастью. Она слишком любит меня и хорошо знает, насколько серьезно мое чувство к вам. В случае же чего мы спокойно обойдемся и без ее согласия.

Она отрицательно покачала головой.

— Я-то на это никогда не соглашусь, — медленно отвечала она. — Я желала бы, чтобы княгиня сама приехала ко мне просить моей руки для своего сына.

Она пристально посмотрела на него. Он смутился.

— Это невозможно! — растерянно было начал он.

— А между тем это мое окончательное решение, — перебила она его. — Ей одной я могу дать тот или другой ответ… — спокойно сказала она.

Он сидел, понурив голову, и молчал.

— Что я говорю: невозможно? — вдруг поднял он голову. — Это возможно и даже очень возможно. Я заставлю ее это сделать, я заставлю ее выбирать между ее согласием и моею смертью. Вот вам моя рука.

Она протянула ему свою руку. Он прильнул к ней губами.

— Но, увы, моя мать только что недавно уехала заграницу и вернется в конце будущего лета — еще целый год! — печально сообразил он.

— Разве я не стою, чтобы вы подождали еще год! — улыбнулась она. — Ведь вы меня видите почти каждый день — ми и не заметим, как промелькнет зима…

Он глубоко вздохнул.

— Хорошо, но значит я могу уже теперь считать вас своей невестой! — восторженно воскликнул он, снова взяв ее руку.

— Увидим! — загадочно отвечала она.

Он припал снова к ее руке горячим, страстным поцелуем. Она не отнимала ее, но глядела на него злобно-насмешливым взглядом. Отуманенный открывающимся для него, хотя в довольно отдаленном будущем, светлым горизонтом, Виктор не заметил этого взгляда.

Вскоре на дачу стали собираться обычные гости. Tete-a-tete Александры Яковлевны с князем Гариным был нарушен. Позднее других приехал и Николай Леопольдович с женой, знакомой с Александрой Яковлевной еще по театру Львенко в Москве. Князь Виктор отправился вместе с ними в город и не утерпел не рассказать Гиршфельду, по секрету, о полученном, по крайней мере, как ему казалось, согласии Пальм- Швейцарской быть его женой. Трудно отказать себе в удовольствии поделиться с кем-нибудь радостью.

— Что ж, исполать вам, у нее хорошее состояние! — заметил Николай Леопольдович.

Гарин поморщился.

Он не ожидал услышать в ответ на свое восторженное сообщение такой прозаический вывод.

— Она сама величайшее сокровище! — отпарировал он.

— Гм! — вместо ответа промычал Гиршфельд.

Дело Луганского вступило в серьезный фазис своего развития. Вскоре после отправки Василия Васильевича с Князевым в Макариху, Гиршфельд взял у своей жены пакет с оставленными Луганским вексельными бланками и стал их утилизировать в возмездие за понесенные по делу траты и для возмещения предстоящих расходов. Не смотря на уверенность Николая Леопольдовича, высказанную жене Василия Васильевича, что векселя ее мужа все охотно примут для дисконта, это оказалось в действительности делом далеко не легким. Только при помощи «дедушки» Милашевича удалось отыскать охотника до легкой, даже сопряженной с риском, наживы, в лице нотариуса петербурского окружного суда Петра Павловича Базисова, который дисконтировал векселя с бланком Гиршфельда с выдачею половинной валюты. Таких векселей в два раза Базисов принял на сумму около восьмидесяти тысяч рублей. По другим векселям пришлось ограничиться еще более умеренными суммами, часть же вексельных бланков положительно не шла с рук за ненахождением капиталистов.

В Берлин для окончательных переговоров с Антониною Луганскою был командирован присяжный поверенный Егор Анатольевич Винтер, поверенный Базисова. Винтер был тоже из современных оборотистых дельцов, высокий блондин, с тщательно расчесанною бородой, с пенсне на носу, без умолку болтливый и беззастенчивый, он являл собою совершеннейший тип «прелюбодея мысли» и «софиста девятнадцатого века». За свою миссию он условился получить не более и не менее как пятнадцать тысяч рублей и дорожные расходы. Явившись в Берлин, он объявил г-же Луганской, что совершенно не знает никакого Гиршфельда, а хлопочет в интересах Василия Луганского, как поверенный Базисова, которому первый должен большую сумму, и по русским законам его кредиторы могут наложить на именье, находящееся у нее в пожизненном владении, запрещение и арестовать доходы. Кроме того, Егор Анатольевич открыл в церковных книгах русской церкви в Берлине подчистку в месяце совершения брака Антонины Луганской с ее мужем, и на это обстоятельство, имевшее, по его словам, важное значение для дела, он тоже обратил ее внимание. Словом, петербургский адвокат провел и вывел берлинских поверенных Луганской и довел ее до того, что она согласилась уступить свое право пожизненного владения за двести пятьдесят тысяч рублей, о чем Винтер немедленно и телеграфировал Гиршфельду.

Последний выразил по телеграфу свое согласие, и Егор Анатольевич, сбросив личину, уже по передоверию Гиршфельда, заключил с Антониной Луганской условие, по которому она соглашалась на залог своих имений в одном из русских банков, с выдачею ей из полученной залоговой суммы двухсот пятидесяти тысяч рублей. С этим условием в портфеле он покатил обратно в Петербург.

Николай Леопольдович ожидал его приезда с нетерпением, так как из Макарихи, где уже более года находился Луганский, стали приходить тревожные вести. Первое время Василий Васильевич, согласно инструкции, данной Князеву Гиршфельдом, аккуратно присылал писанные под диктант Александра