или девочка. Его мать просила милостыню, умоляя прохожих подать монетку, чтобы она могла накормить малыша, которого держала на руках. А ребенок, продрогший и голодный, молча смотрел на мир широко распахнутыми глазами.
Охотница, стоя рядом с Дверью, внимательно оглядывала платформу. Маркиз велел им подождать и куда-то пропал. Ричард услышал, как где-то заплакал ребенок, и из двери с надписью «вход» появился маркиз, жующий шоколадку.
– Развлекаетесь? – поинтересовался Ричард.
В потоке теплого воздуха снова подлетел поезд.
– Нет, занимаюсь делом, – ответил маркиз, снова сверился с расписанием и посмотрел на часы. – Это наш поезд, – объявил он. – Встаньте за мной. – Ричард разочарованно отметил, что поезд, с грохотом подошедший к станции, ничем не отличался от других. Маркиз перегнулся через Ричарда к Двери. – Леди, наверное, я должен был вас заранее предупредить…
Она поглядела на него. В ее необыкновенных глазах было удивление.
– О чем?
– Дело в том, что,
Поезд с шипением остановился. Перед ними оказался пустой вагон. Лампы в нем не горели. Он был темен и неприютен. Ричард иногда видел такие вагоны-призраки и не раз ломал голову, зачем они нужны. В остальных вагонах двери разъехались, одни люди вышли, другие вошли. Двери в пустой вагон оставались закрыты. Маркиз постучал – условным ритмичным стуком. Ничего не произошло. Ричард уже подумал, что поезд сейчас уедет, когда кто-то приоткрыл изнутри двери – дюймов на шесть. В щель показалось лицо.
– Кто стучит? – спросил старик в очках.
В щель Ричарду привиделись костры и люди, окутанные дымом. Однако если глянуть в вагон сквозь стекло, там по-прежнему было темно и пусто.
– Леди Дверь и ее спутники, – вежливо ответил маркиз.
Двери открылись, и они шагнули в Эрлс-корт.
Глава VII
На полу была разбросана солома – поверх тростника. В камине ярко горел огонь, потрескивали дрова, рассыпая снопы искр. Важно бродили куры, поклевывая солому. На сиденьях лежали подушки с вышивкой ручной работы, а на окнах и дверях висели старинные гобелены.
Поезд отошел от станции. Ричард покачнулся и, чтобы не упасть, ухватился за плечо стоявшего рядом человека. Это оказался невысокий, седой солдат, которого, если бы не железный шлем, плащ, плохо собранная кольчуга и копье, можно было принять за вышедшего на пенсию члена правительства. Впрочем, даже во всем этом обмундировании он был похож на члена правительства, – которого заставили сыграть солдата в местном театральном кружке.
Когда Ричард схватил его за плечо, старик мигнул, близоруко прищурился и сказал:
– Простите.
– Это я виноват, – отозвался Ричард.
– Да, точно.
Огромный ирландский волкодав прошел по вагону и остановился рядом с музыкантом, сжимавшим в руках лютню. Музыкант сидел на полу и наигрывал веселую мелодию. Волкодав пристально посмотрел на Ричарда, пренебрежительно фыркнул, лег у ног музыканта и заснул. В дальнем конце вагона престарелый сокольничий, у которого на рукаве сидел сокол в клобуке, обменивался любезностями с несколькими пожилыми дамами. Некоторые пассажиры мрачно уставились на вошедших, другие демонстративно отвернулись. Словно кто-то умудрился втиснуть в вагон метро небольшой средневековый замок, подумал Ричард.
Герольд поднял горн и затрубил. В ту же минуту из двери соседнего вагона вышел огромный старик в халате, отороченном мехом, и тапочках. Пошатываясь, он побрел по вагону. Рядом семенил шут в потрепанной пестрой одежде. Старик был чудовищных размеров – не человек, а гора. Один глаз у него закрывала черная повязка, как у пирата, и от этого старик казался беспомощным, как одноглазый сокол. В его рыжей с проседью бороде застряли остатки пищи, а из-под халата, отороченного мехом, выглядывала пижама.
У престарелого шута, с лицом, раскрашенным, как у Арлекина, были тонкие сухие губы. Он напоминал старого неудачливого комика, лет сто назад сбежавшего из затрапезного викторианского театра. Шут подвел графа к резному деревянному креслу, похожему на трон, на которое тот с превеликим трудом взгромоздился. Волкодав встал, подошел к трону и лег у ног графа.
Престарелый солдат закашлялся.
– Эй вы, четверо! По какому делу пожаловали? – спросил он, поборов приступ кашля.
Дверь шагнула вперед, подняла голову, так что стала как будто выше, чем обычно, и проговорила:
– Мы просим аудиенции у его светлости.
– Холворд, что говорит эта девочка? – спросил граф.
Ричард решил, что он глуховат.
Пройдя по вагону, престарелый солдат Холворд сложил ладони рупором и прокричал:
– Она просит аудиенции, ваша светлость!
Сдвинув набок меховую шапку, граф задумчиво почесал лысую голову.
– Правда? Аудиенции? Замечательно! А кто это, Холворд?
Холворд снова повернулся к ним.
– Граф спрашивает, кто вы такие. Говорите, только покороче. Без особых подробностей.
– Я – леди Дверь, – представилась девушка. – Лорд Портико был моим отцом.
Услышав это, граф радостно улыбнулся и подался вперед, пытаясь в клубах дыма своим единственным глазом разглядеть нежданную гостью.
– Девочка говорит, что она – старшая дочь Портико? – переспросил он шута.
– Да, ваша светлость.
Граф махнул Двери:
– Иди сюда. Иди-иди, не бойся. Дай-ка я на тебя погляжу.
Дверь пошла к нему по раскачивающемуся из стороны в сторону вагону, хватаясь за веревочные петли, свисавшие с потолка. Остановившись перед креслом, в котором сидел граф, она сделала реверанс. Граф задумчиво почесал бороду и посмотрел на девушку.
– Безвременная смерть твоего отца поразила нас всех до глубины души и… – Граф неожиданно умолк и, помолчав, продолжил: – То, что произошло с твоей семьей, привело нас… – Он снова смолк. – Ты знаешь, что я питал к твоему отцу самые теплые и дружеские чувства. У нас с ним были общие дела… Бедный Портико… У него всегда было столько идей… – Он похлопал шута по плечу и прошептал, так громко, что его шепот можно было услышать из любого конца вагона, несмотря на стук колес: – Пора пошутить, Тули. Зря, что ли, я тебя кормлю?
Шут заковылял по вагону, прихрамывая и морщась от боли, – видимо, его мучил артрит и ревматизм. В конце концов он остановился рядом с Ричардом и спросил:
– Кто бы это мог быть?
– Я? – переспросил его Ричард. – Эээ. Я? Вы хотите узнать мое имя. Меня зовут Ричард. Ричард Мэхью.
