Это была огромная каменная зала с высоченным дощатым потолком. Все стены расчерчены полками. Каждая полка заставлена всякой всячиной. Да, книги тут были. Но помимо них полки загромождали самые разные вещи: теннисные ракетки, хоккейные клюшки, зонтики, лопата, ноутбук, деревянная нога, несколько кружек, десятки ботинок, бинокль, средних размеров бревно, шесть кукол-рукавичек, различные CD-диски, старинные и современные грампластинки, видео– и аудиокассеты, игральные кости, игрушечные машинки, разномастные вставные челюсти, часы, фонарики, набор из четырех глиняных гномов для сада (два рыбачат, один стоит с мечтательным лицом), стопы газет, журналов, путеводители, трехногие табуретки, коробка сигар, пластмассовая кивающая восточноевропейская овчарка, носки… Подлинное царство утерянных вещей.

– Это его настоящие владения, – пробормотала Охотник. – Вещи утерянные. Вещи забытые.

В каменной стене имелись узкие окна. Через них Ричарду была видна лязгающая тьма и мелькающие фонари в туннелях.

Эрл сидел, раздвинув ноги, на полу, гладил волкодава, почесывал его под подбородком. Рядом со сконфуженным видом стоял шут. Увидев гостей, эрл, уцепившись за шута, с трудом поднялся на ноги. Собрал морщинами лоб.

– Ага. Вот и вы. Так, была какая-то причина, почему я попросил вас сюда прийти… сейчас вспомню.

Он потянул себя за рыжевато-седую бороду – странно мелкий жест для такого огромного человека.

– Ангел Ислингтон, твоя светлость, – вежливо напомнила д'Верь.

– Ах да. У твоего отца было, знаешь ли, множество идей, все твердил про перемены. То и дело спрашивал у меня совета. Но я переменам не доверяю. Я послал его к Ислингтону. – Он умолк, моргнул единственным глазом. – Я тебе это уже говорил?

– Да, твоя светлость. Но нам-то как попасть к Ислингтону?

Гигант кивнул, будто она сказала нечто глубокомысленное.

– Только один раз коротким путем. А после длинным путем вниз. Опасным.

– И каков же короткий путь? – терпеливо спросила д'Верь.

– Нет-нет. Нужен открывающий, чтобы им пройти. Путь годится только для семьи Портико. – Он опустил ей на плечо огромную лапищу. Потом его пальцы скользнули к ее щеке. – У меня тебе лучше будет. Согреешь старика ночью, а? – Ощерившись, он стариковскими пальцами погладил ее спутанные волосы.

Охотник сделала шаг к д'Вери, но девушка подняла руку, жестом показывая: еще рано. Не сводя глаз с эрла, д'Верь сказала:

– Но я и есть старшая дочь лорда Портико, твоя светлость. Как мне попасть к ангелу Ислингтону?

Ричард поймал себя на том, что восхищается д'Верью: как же ей удается не терять терпения, видя, как эрл явно проигрывает в битве с синдромом Альцгеймера.

Эрл серьезно подмигнул единственным глазом – точь-в-точь склонивший голову набок старый сокол. Убрал руку с ее волос.

– Верно. Верно. Дочь Портико. Как твой милый папа? Надеюсь, в добром здравии? Отличный человек. Добрый человек.

– Как нам попасть к ангелу Ислингтону? – повторила свой вопрос д'Верь, на сей раз ее голос дрогнул.

– Гм-м? С помощью «Ангелуса», разумеется.

Ричард вдруг представил себе, как выглядел эрл шестьдесят, восемьдесят, пятьсот лет назад: могучий воин, коварный стратег, любимец женщин, надежный друг, устрашающий враг. Все это еще скрывалось где-то под увечьями, нанесенными временем. Вот почему происходящее было столь ужасно и столь печально.

Эрл порылся на полках, отодвигая в сторону авторучки и курительные трубки, рогатки и карты, маленьких горгулий и сухие листья. Потом, как случайно наткнувшийся на мышь престарелый кот, схватил небольшой свиток, который протянул девушке.

– Вот тебе, красавица, – сказал он. – Тут все черным по белому написано. И, полагаю, нам лучше подбросить тебя туда, куда тебе нужно попасть.

– Подбросить? – не поверил своим ушам Ричард. – На поезде?

Эрл огляделся в поисках того, откуда раздался вопрос, остановил взгляд на Ричарде и улыбнулся во весь рот.

– Брось, невелика важность, – пророкотал он. – Для дочери Портико нам ничего не жалко.

Д'Верь крепко – победно – сжимала в кулачке свиток.

Ричард почувствовал, что поезд сбавляет ход, потом его, Охотника и д'Верь вывели из каменной залы назад в вагон.

Поезд тормозил, и Ричард выглянул на платформу.

– Прошу прощения, какая это станция? – спросил он.

Двери поезда оказались как раз против таблички, которая гласила: британский музей. Почему-то эта странность стала последней каплей. Он мог смириться с существованием твари по имени Осторожно-Зазор, и Эрлова двора, и даже его странной библиотеки. Но, как любой лондонец, он же знает схему метро, черт бы ее побрал! Это уж слишком.

– Станции «Британский музей» не существует, – твердо сказал он.

– Не существует? – пророкотал эрл. – Тогда… м-м-м… вам нужно быть очень осторожными, когда будете сходить с поезда. – На этом он радостно гоготнул и хлопнул по плечу своего шута. – Ты это слышал, Тули? Я отпускаю шутки не хуже тебя.

Шут улыбнулся – самой хмурой улыбкой на свете.

– Живот у меня вот-вот надорвется, ребра треснут, и хохота мне ни за что не сдержать, дядюшка, – ответил он.

С шипением открылись двери.

– Спасибо, – улыбнулась эрлу д'Верь.

– Идите-идите, – замахал огромный старик, выпроваживая д'Верь, Ричарда и Охотника из теплого дымного вагона на пустую платформу.

Потом двери закрылись, поезд тронулся, и Ричард обнаружил, что пялится на табличку, которая – сколько бы он ни моргал, сколько бы ни отводил взгляд и ни переводил его снова, чтобы застать ее врасплох, – упрямо гласила:

Был ранний вечер, и безоблачное небо мутировало из темно-синего в сумрачно-лиловое с мазками огненно-оранжевого и лаймово-зеленого над Паддингтоном в четырех милях к западу, где недавно – во всяком случае, с точки зрения обзора Старого Бейли, – село солнце.

Небеса, с некоторым удовлетворением думал Старый Бейли. Никогда не бывает двух одинаковых. Ни днем, ни ночью. Старый Бейли считал себя знатоком небес, а вот эти были особенно хороши. На сегодняшнюю ночь Старый Бейли разбил свою палатку на крыше здания напротив собора Святого Павла в центре лондонского Сити.

Он любил собор Святого Павла – вот уж что, во всяком случае, за последние триста лет мало изменилось. Собор был построен из белого портлендского камня, который на задымленном лондонском воздухе постепенно почернел от сажи и грязи, а теперь, после чистки Лондона в семидесятых, снова стал более или менее белым, но все же остался старым привычным собором.

Об остальном лондонском Сити Старый Бейли такого бы не сказал. Оторвавшись от созерцания