Сквозь бури и штормы прошел этот камень, И стал он на место достойно. Знакомая чайка взмахнула крылами, И сердце забилось спокойно. Взошел на утес черноморский матрос, Кто родине новую славу принес, И в мерной дали Идут корабли Под солнцем родимой земли. * * *

Не только перед воинскими соединениями, но и перед тружениками тыла десятки раз выступал оркестр Утёсова. Вот рассказ писателя Анатолия Алексина об одном из таких выступлений:

«Сегодня немногие знают, потому что в годы войны это было засекречено, а потом, увы, забыто, какую гигантскую роль в победе над гитлеровской Германией сыграл коллектив строителей Уральского алюминиевого завода. Дело в том, что в первые месяцы войны немцы разбомбили все наши заводы, изготавливающие алюминий — и в Запорожье, и в Тихвине и в Волхове. А без алюминия, как известно, не может быть самолетов, да и танки, и артиллерийское оружие без алюминия существовать не могут. В этой крайне трагической ситуации Государственный комитет обороны издал приказ, согласно которому коллектив рабочих, инженеров, архитекторов должен был осуществить неосуществимое в кратчайшие сроки: в ходе войны воздвигнуть гигант алюминиевой промышленности, который смог бы обеспечить всю оборонную отрасль. И вот 60-тысячный коллектив, в котором работала моя мама, отправился на выполнение этого невыполнимого задания. Задание было выполнено. Мы приехали на пустое пространство, вскоре там был воздвигнут город, и неподалеку от него началось строительство завода. Вскоре пошел алюминий.

Во главе завода стоял уникальный человек Ефим Павлович Славский, впоследствии он стал министром среднего машиностроения, то есть „атомным министром“. Трижды он был удостоен звания Героя Советского Союза. Прототипом героя моей повести „Ивашов“ был Андрей Никитьевич Прокофьев — начальник строительства. Именно эти два выдающихся человека руководили созданием предприятий, которые буквально спасли нашу оборонную промышленность. Однажды меня вызвал человек, который представлял Государственный комитет обороны. Зная, что я пишу и меня печатают в „Пионерской правде“, а иногда и в „Комсомольской“, он сказал:

— Вот есть приказ Государственного комитета обороны: на нашем заводе на правах фронтовой газеты будет издаваться ежедневная газета „Крепость обороны“. И ответственным секретарем назначаем тебя.

Мне было тогда семнадцать с половиной лет. С этого и началась моя постоянная журналистская работа. Не буду рассказывать о героизме людей, работавших на этом заводе — я обо всем уже написал. Напомню лишь, что людям за вредность производства давали бутылку молока, которую они конечно же отдавали своим детям. И даже в такие трудные годы для выступления перед строителями приглашали выдающихся актеров. И конечно же оркестр Утёсова…

Работу заканчивали обычно поздно ночью, и концерты начинались в Клубе строителей в час ночи. На всех ступенях, на подоконниках сидели люди. Когда на сцену вышел Утёсов, была не то что буря оваций — шквал! Леонид Осипович сам не без труда успокоил людей. Он исполнял свои песни, многие из них совершенно не были трагическими по содержанию, но люди плакали, аплодировали, снова плакали. В этих песнях было воспоминание о мирном времени, о времени их молодости и юности… Многие знали песни Утёсова, подпевали ему, хотя в такой обстановке это могло показаться неуместным. После каждого объявления очередного номера зал аплодировал бешено — казалось, все забыли об ужасах войны. Утёсов возвращал им желание жить, способность радоваться. Это было удивительно. Люди расходились, как будто не было работы, которая выматывала их.

Прошла война, прошли годы после войны, и строители алюминиевого завода еще много лет вспоминали как главное событие их жизни концерт Утёсова в Клубе строителей».

Рассказав это, Анатолий Георгиевич задумался и сказал: «Уж коль скоро я вспомнил Утёсова на войне, то упомяну и о встрече с ним в послевоенные годы, в те времена, когда мы уже были не просто знакомыми, но друзьями. Однажды произошел такой случай, который тоже связан с войной. Моя бабушка жила в Одессе на Провиантской улице — небольшой такой улице в центре города. Даже не все одесситы знают ее сегодня. Там родилась моя мама. Я подозреваю, что если б этого не случилось, то меня тоже не было бы на свете. Бабушку Соню знали все — она была человеком легендарным. Если она узнавала, что где-нибудь кто-нибудь лежит прикованным к постели, а близких нет, то она шла туда, к этой постели, окружала вниманием и заботой этого человека.

В доме, где она жила, на первом этаже жил дворник. У него умерла жена, и у него было двое детей — два очаровательных мальчика. Бабушка очень любила детей. У нее был единственный внук, но я жил в Москве, мама очень хотела, чтобы бабушка переехала, но она так самозабвенно любила Одессу и говорила, что расстаться с Одессой — это расстаться со своей жизнью. И это решение не уезжать из города стало для нее трагическим. Бабушка опекала детей дворника, обучала их немецкому языку, помогала писать сочинения по литературе. Она сидела с ними часами. И когда Одессу оккупировали немцы и румыны, то они не признали в ней еврейку. Фамилия у нее была Суховлянская, она была русоволосая и курносая. Но дворник, детей которого она обожала, которым она заменила мать, — он ее выдал. Нам рассказывали, что она была больна, но ее все же выволокли из дома. Больше ее никто не видел. Я рассказал об этом Леде — Леониду Осиповичу Утёсову, — он вскочил, стал ходить по комнате и сказал: „Я найду этого негодяя. Я найду его. Я приеду в Одессу, у меня там никаких особых дел нет — я хотел там отдыхать. Но вот эти две недели я буду искать этого негодяя“.

Это был конец пятидесятых годов. А когда он приезжал в Одессу, об этом становилось сразу известно, и на вокзале — он почему-то не любил летать самолетом — его встречали толпы поклонников. Это становилось событием для города — приехал Утёсов. И вот он занялся этим поиском. Он нашел людей, которые жили в этом доме и могли все подтвердить. Потом обратился в „соответствующие инстанции“. Там было известно, кто именно был предателем, кто доносил, кто служил в гестапо или в румынской разведке. И вот Утёсов приехал и сказал:

— Толя, ты поверь мне. Я не хочу, чтобы ты думал, что я какой-то там герой. Я ощущал это своим долгом — найти его. Такое зло должно быть наказано. Но он удрал с румынами. Найти его невозможно».

* * *

В предисловии к книге Глеба Скороходова «Неизвестный Утёсов» я прочел историю песни, которая сейчас называется «Песня военных корреспондентов». Впервые Утёсов спел ее в 1944 году, тогда она называлась «Корреспондентская застольная». Матвей Блантер написал музыку к этим стихам Симонова для пьесы «Жди меня»: «Он сетовал, что Утёсов, а вслед за ним и остальные певцы опустили в песне, по мнению Блантера, прекрасное вступление, которое композитор предполагал исполнять без текста, под „ля- ля-ля“. „В этом оригинальность моего замысла!“ — убеждал Матвей Исаакович. Симонов, напротив, пришел от утёсовской трактовки в восторг: „Вы приделали моей песне колеса!“ Только одна заноза надолго засела в нем». Уже после войны Утёсов, узнав первоначальный вариант этой песни, всю оставшуюся жизнь исполнял ее с поправками, внесенными Константином Симоновым:

От Москвы до Бреста Нет такого места, Где бы не скитались мы в пыли, С «лейкой» и с блокнотом,
Вы читаете Леонид Утесов
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату