– Нет.

– Но этот лес – он такой ужасный. Я никогда не бывала ночью в лесу.

– Бывала, – заверила я ее, вспомнив ее прошлое. – И, кроме того, с нами Пьер. Ну, скажи на милость, кто может напасть на нас, если с нами такой охранник?

Брике, как призрак, возник из темноты.

– Идемте, ваше сиятельство. Остальные уже далеко.

Я оглянулась, не отстал ли Шарло. Он смирно шел рядом с Маргаритой. Вот поистине ребенок, от которого никогда не бывает неприятностей… Он никогда не жалуется и не шалит, он даже разговаривает мало. Всегда о чем-то размышляет. Наверняка он станет ученым или аббатом.

– Хоть бы спели что-нибудь! – в сердцах сказала Маргарита.

– В ушах звенит от тишины.

– Петь нельзя, нас могут услышать.

– Э-э, какие еще дураки, кроме нас, бродят ночью по зарослям!

Аврора, словно чтобы преодолеть страх, едва слышно запела древнюю песню на бретонском наречии:

Жанно, не зная слов, попытался присоединиться, и тогда Пьер грозно прикрикнул:

– Молчите, если не хотите попасть в руки синих!

Сам он шел молча, угрюмый и вооруженный до зубов.

– Почему вы так преданы принцу и так ненавидите синих? – спросила графиня де Кризанж.

Он ответил, по своему обыкновению, мрачно и глухо:

– Синие пришли на нашу землю, чтобы жечь посевы и отбирать скот. Они убили наших священников, они заставили женщин и детей босиком убегать в лес, когда еще пела зимняя малиновка. В Динане республика гильотинировала моих отца и мать и мою сестру Марту, а было ей всего шестнадцать лет. Наша война – это честная война; мы должны защищаться.

Пока мы пробирались через кустарник, я до крови поцарапала руки о колючки и изодрала крестьянскую юбку.

Целую ночь мы шли и шли через Пертрский лес, то пробираясь сквозь заросли, то освещенные серебристым светом луны, лившимся на опушки. Из Шато-Гонтье мы захватили только корзину с провизией – хлеб, вино и сыр. Да еще немного вареного риса. У Флоры де Кризанж был пистолет, а у меня в потайном кармане – тысяча ливров бумажными ассигнациями.

На рассвете, когда небо стало немного светлеть, дети совершенно выбились из сил. Тогда Большой Пьер указал в ту сторону, где лес был не такой густой и деревья росли как будто реже.

– Там – конец Пертра. До утра мы еще успеем пройти деревню и войти в Онский лес.

Онский лес! Эти слова словно прибавили всем сил. Этот лес был конечным пунктом нашего путешествия. Там, в поселке мятежников Рю-де-Бо, рано или поздно должен появиться Лескюр и взять нас с собой, чтобы увезти в безопасное место, – например, за Луару, где синие нас не достанут.

Деревня, вернее, хутор Сент-Уэн-Туа был в нынешнее утро ничейным. Позавчера тут были республиканцы, сожгли два дома и гильотинировали нескольких жителей – так получилось, что через хутор провозили гильотину. Зачитав приказ комиссара Конвента Ребеля об объявлении некоторых мятежников вне закона, синий отряд двинулся дальше, вероятно, к Витре, где были сосредоточены значительные силы белых.

Все это я узнала от пожилой крестьянки, продавшей мне немного молока для детей. Хотя в целом настроение жителей здесь было вполне роялистским, мы опасались оставаться тут дольше, чем на несколько минут. Наш странный отряд, предводительствуемый Большим Пьером, в котором любой бы угадал вандейца, привлекал внимание. Мы двинулись дальше не задерживаясь.

Только к полудню, когда солнце стояло в зените, и жара даже в лесу стала невыносимой, мы добрели до Рю-де-Бо. Это была обыкновенная опушка, заросшая по краям можжевельником и кустами малины. Но Большой Пьер с серьезным видом подошел к подножию старого мощного дуба, сильно потянул торчавшую из земли корягу, и, к нашему удивлению, коряга потянула за собой целую плиту, замаскированную слоем дерна. Никто бы не смог догадаться, что под корягой – нора. Я знала об этих вандейских штучках, но на деле все было придумано так ловко, что оставалось лишь изумляться.

– Они очень сообразительны, эти крестьяне! – заметила графиня де Кризанж с улыбкой.

Даже сейчас, в простом крестьянском платье, она не потеряла привлекательности, а грубая ткань, казалось, лишь подчеркивала достоинства ее сложения. За все время пути она не жаловалась и мало разговаривала. Было похоже, что она сосредоточенно думает над чем-то важным и неприятным, иногда в ее взгляде на меня очень отчетливо мелькала враждебность, и тогда мне становилось почти страшно. Я бы хотела поскорее расстаться с этой женщиной.

– За Бога и короля! – прокричал Большой Пьер, наклоняясь над норой.

В темной дыре показалась настороженная физиономия крестьянина, коротконосого и курчавого.

– Белые? – спросил он на бретонском наречии.

– Да. Мы пришли с миром. Примите нас.

– Вы от нашего сеньора Шато-Гонтье?

– Конечно, – сказала я. – Я его дочь.