возвращающиеся на свои поля и, как в давние времена, просящие у сеньора денег. Я толком не знала, кто здесь кто. Людей было много, вероятно, они нужны для охраны Шато-Гонтье. Хотя как удалось бы синим проникнуть так глубоко в Иль-и-Вилэн? В любом случае, этими незнакомцами командовал Большой Пьер, а я знала, что на него можно положиться.

– Вот мы и снова одни, мадам, – услышала я знакомый мужской голос.

Он принадлежал маркизу де Лескюру. Я удивленно пожала плечами. Со времени своего приезда в Шато-Гонтье маркиз впервые заговорил со мной по-человечески.

– Кажется, мы договаривались, что будем называть друг друга по имени.

– Да. Я все время забываю, простите.

Я почти физически почувствовала, как обрушилась та невидимая стена, что нас разделяла. Я дружески протянула ему руки, и он порывисто, горячо сжал их в своих. Его движение никак нельзя было назвать только дружеским. Оно даже согрело меня. Приятно все-таки иногда ощутить, что кто-то тебя любит.

– Ваша кузина… – начала я нерешительно.

– Что?

– Она вправду ваша кузина? А то, знаете, в Версале всех друзей называли кузенами и кузинами.

Он рассмеялся.

– Она моя знакомая. Не кузина, но дальняя родственница. В конце концов, все аристократы, наверное, родственники между собой.

– Она великолепная женщина, – сказала я задумчиво. Лескюр еще сильнее сжал мои руки.

– Правда? Я не нахожу в ней ничего привлекательного, она слишком жесткая, совсем как мужчина.

Я знала, что это неправда и что графиня, когда нужно, может быть сама нежность и сама благовоспитанность, но все-таки… все-таки от того, что Лескюр не очень восторженно отозвался о ней, я ощутила странное облегчение.

– Она хороший агент? – спросила я недоверчиво.

Облачко пробежало по лицу маркиза, синие глаза помрачнели. Наверно, решила я, он боится, что она слишком нервна и своей невыдержанностью многое может испортить. Но чего теперь можно бояться? Графиня поехала в Англию, там она встретит только друзей. Это в Париже ее нрав мог сыграть с ней дурную шутку.

– Сюзанна, оставим Фло в покое. За те две недели, что я руководил ее продвижением, я ужасно устал. Она просто невыносима. Я только и делал, что успокаивал ее.

Он произнес это так искренне, с таким раздражением в голосе, что я простила ему его невежливость. Конечно, аристократ не должен так отзываться о женщине… Но тут речь идет об этой негодной Флоре де Кризанж. Она посмела украсть у меня Рене!

– Поговорим о нас? – неожиданно предложила я.

– Охотно.

Мы снова говорили как друзья, словно того поцелуя на пороге гостиницы на острове Ре вовсе не существовало. Мы с Лескюром поднялись по лестнице, опустились на старинную скамейку у окна. Он все так же сжимал мою руку в своей.

– Итак, отец попросил вас последить за моей безопасностью. Не так ли, Луи Мари?

– Разумеется.

– И вы все время будете жить в Шато-Гонтье?

– Нет.

– Что значит это «нет»?

– То, что я вынужден буду уезжать. Я, кстати, уеду уже сегодня и вернусь только завтра к вечеру. Вы же знаете, сколько у меня людей. Их нельзя бросать надолго.

– И я буду здесь одна? – вскричала я в ужасе.

– Я расставлю, где надо, часовых, наведу здесь порядок и только тогда уеду. Вам ничто не угрожает.

Он взглянул на меня и добавил:

– В конце концов, это одиночество еще не самое страшное из того, что вам довелось пережить.

– Да, это правда! – рассерженно воскликнула я. – Я ко всему привыкла. Странно только, что свою так называемую кузину, это Флору де Кризанж, вы опекали целых две недели, а со мной не в силах провести и нескольких часов!

– Флора – наш агент, – извиняющимся тоном сказал Лескюр. – Долг обязывал меня сопровождать ее.

– Ваш долг! – повторила я с горечью. – Все всегда говорят мне о долге и этим оправдывают то, что бросают меня без всякого сожаления. Прекрасно, господин де Лескюр, ступайте, исполняйте свой долг… По-видимому, те слова, которые я имела честь услышать от вас на острове Ре, ни к чему вас не обязывают.

Только когда эти слова сорвались с моих губ, я поняла, что коснулась самой пронзительной и сокровенной струны в наших отношениях. Раньше мы делали вид, что ее не существовало. Но я вспомнила о ней, и вся искусственность нашего поведения разом разрушилась.

– Почему вы называете меня «господин де Лескюр»? – тихо произнес он.