вести себя не как au pair[2], а как специалист по экологическому синергизму, каковым я в действительности и являюсь.

— Но зачем рисковать собой ради дойки? — ахнула Ариана. — Джуни, послушай… Никто не снимает с нас ответственности за ошибки, которые мы наверняка совершили, но, подвергая опасности собственную жизнь, мы вряд ли сумеем их исправить. — В поисках поддержки она посмотрела на Скорса, но тот мрачно отвернулся.

Джуни снова покраснел.

— Ты говоришь так, словно уже судишь меня, — отрезал он. — Если мои предположения и оценки оказались далеки от оптимальных, то только потому, что вмешались независимо действующие факторы, влияние которых на экосистему планеты в целом невозможно ни учесть, ни предсказать.

— Сержант, остановите его! — воззвала Ариана.

— Не могу, мэм. — Сингх покачал головой. — Мне некуда его запереть и у меня нет лишних людей, чтобы его стеречь. Кроме того, если я посажу вашего коллегу под замок или прикажу его связать, то он окажется абсолютно беспомощен, когда ископы сомнут нас и захватят здание. — Он посмотрел на Джуни: — Сэр, я решительно возражаю против вашего намерения выйти наружу.

— Я знаю, что делаю, — мрачно буркнул эколог.

— В таком случае… Если вы твердо решили идти, Гольдера выпустит вас через боковую дверь в глубине дома и сразу запрет ее снова. Он откроет вам, только когда вы окликнете его снаружи и подтвердите, что поблизости нет никого из ископов. Вам ясно?

Джуни пожал плечами.

— Пусть будет по-вашему… Впрочем, я рассчитываю вернуться быстро. Вы сами удивитесь, какие чудеса способно сотворить с аборигенами корректное неагрессивное стимулирование.

Прошел час. Гольдера время от времени окликал товарищей из внутренних помещений, давая знак, что с ним все в порядке, но Джуни так и не вернулся. Все это время Ариана просидела неподвижно. Лицо ее превратилось в маску покорности и отчаяния. Потом дети начали шуметь, и она ушла к ним. Скорс остался в зале, но его взгляд был устремлен в пространство и не выражал ровным счетом ничего. Казалось, геолог сам превратился в каменную статую.

Наконец Сингх велел Джонсону выяснить, что случилось с Джуни. — Из здания не выходить, — приказал он. — Произвести визуальную разведку двора.

Захватив с собой Адобу, Джонсон направился к черному ходу, который все еще охранял Гольдера.

— Ну, что там? — спросил он.

— Ничего. Только корова иногда мычит, а так — тишина.

— О'кей. Мы чуть-чуть приоткроем дверь, и я выгляну. Если за дверью караулят ископы, надеюсь, мы застанем их врасплох. Приготовьте оружие, но стрелять разрешаю только в крайнем случае. Если ископы там и станут атаковать — забудьте обо мне и закрывайте дверь. Все ясно?

Адоба и Гольдера по очереди кивнули, и капрал занял позицию перед дверью, подняв оружие к плечу. Двое рядовых дружно сдвинули засовы и резко распахнули дверь, а Джонсон, дрожа от напряжения, выглянул наружу.

Двор был пустынным и безмолвным, залитым лучами все еще высокого солнца, хотя полдень уже миновал. От этой двери не просматривались трупы ископов, которыми было завалено все пространство перед фасадом здания, и Джонсон с облегчением выдохнул. Примерно в сотне метров впереди — в распахнутых воротах хлева — он увидел корову, которая тупо и равнодушно оглянулась на него через плечо. Все было спокойно, и Джонсон сделал крошечный шажок вперед.

И сразу увидел тело, распростертое в траве чуть наискось от двери.

Джуни лежал лицом вверх, живот распорот, внутренности вынуты. Рот эколога все еще искажал беззвучный крик, а в мертвых глазах застыли недоумение и какая-то детская обида.

— Судя по характеру ранений, они сначала убили его и только потом выпотрошили, — негромко проговорила Адоба, выглянувшая из дверей позади Джонсона. — Говорили же дураку!..

— Когда, по-вашему, это произошло? — спросил Гольдера. — Я не слышал ни борьбы, ни криков.

Джонсон показал ему на валявшийся в траве подойник, вокруг которого подсыхало пролитое молоко.

— Ископы дали ему подоить корову, а потом прикончили — быстро и бесшумно. Похоже, животное им действительно небезразлично.

— Хотела бы я быть коровой, — пробормотала Адоба.

— Да. — Джонсон вернулся в дом и знаком велел солдатам вновь запереть дверь.

— А… он? Мы что, так и оставим его там?

Капрал заколебался.

— Здесь его все равно некуда положить. Потом похороним Джуни, если у нас будет такая возможность.

— Скорее уж, сами ляжем рядом с ним, — ответила Адоба. — Надеюсь, я буду уже мертва, когда они решат взглянуть, что я ела на завтрак. — Она посмотрела на Джонсона: — Ну, никто не хочет ничего сказать о выпускнике Старого Гарварда?

— Нет. Что можно сказать о самоубийце? — Капрал пожал плечами, а Гольдера согласно кивнул.

Выслушав новости, Скорс наконец нарушил свое угрюмое молчание.

— Дайте мне копье. Когда они вернутся, я буду сражаться, — сказал он.

Ариана повернулась к Сингху:

— Я была бы вам признательна, сержант, если бы вы выделили человека, который помог бы мне с обедом.

Сингх кивнул.

— Пойдут Джонсон и Арчер, — решил он. — И поешьте, пока будете готовить, — добавил сержант. — Пока остальные обедают, вы двое встанете на часах.

На этот раз ископы появились ночью, однако их количество, похоже, нисколько не уменьшилось. Солдаты быстро расстреляли остатки патронов в винтовках и взялись за пистолеты. Вскоре перед окнами уже громоздились новые кучи убитых — такие высокие, что некоторые ископы взбегали по ним, как по штурмовым насыпям, и прыгали прямо в дом. Остальные в это время взламывали входную дверь. В бледных вспышках пистолетных выстрелов ископы выглядели как сплошная атакующая масса. Потом пистолетные обоймы тоже опустели, и дальше солдаты сражались в полной темноте, нанося яростные удары ножами и копьями и отличая своих от чужих лишь по более высокому росту и массивным фигурам. Джонсон, которого нападавшие оттеснили к дальней стене, к ведущей в детскую комнату двери, только молился, чтобы не пырнуть по ошибке Арчер или Гольдеру, напряженные голоса которых раздавались справа и слева от него. Яростный рев Скорса, выкрикивавшего проклятья ископам, слышался где-то в стороне, рядом с ним; по- мясницки ухая, разил врагов Штейн. Берджес, сражавшаяся возле входной двери, тоже осыпала противников отборной бранью, но ее голос неожиданно прервался, и Джонсон перестал его слышать.

Потом ему в бедро вонзилось вражеское копье, но капрал, превозмогая резкую боль, сумел нанести ответный удар. Ископы что-то кричали на своем языке, их было много, слишком много, и Джонсон почувствовал, как вместе с усталостью им овладевает отчаяние. Лишь какое-то время спустя он осознал, что натиск атакующих начинает слабеть, и ископы уже не бросаются на него всем скопом. На небольшом пятачке перед ним осталось еще двое или трое живых аборигенов, но никто больше не спешил к ним на подмогу, никто не лез в окна и выломанную дверь. Напротив, некоторые ископы уже покидали поле битвы, и через несколько минут люди остались в залитом кровью зале одни.

Сержант Сингх первым пришел в себя.

— Я иду к двери! — крикнул он в темноте. — Осторожнее, не заденьте меня. Ага, дошел… Здесь никого нет — только мертвые. Черт, Берджес тоже пострадала. Черт, черт, черт!.. Они ее убили. — В темноте слышалось, как сержант сопит, потом снова раздался его голос: — Начинаем перекличку. Капрал?

— Здесь, — отозвался Джонсон, с трудом переводя дыхание.