– Как ты это сделал?

– Я этого не делал, – ответил Шеф. – Но, понимаешь ли, у меня есть друзья в этих лесах. Друзья, которых ты не можешь увидеть, друзья, с которыми тебе лучше не встречаться. Ты ведь слышал о таких вещах?

Очевидно, слышал, поскольку финн стал нервно озираться, словно в любой момент позади него могло появиться неведомое существо и схватить его за глотку. Шеф подошел и ткнул его древком копья.

– Хватит стрельбы, – сказал он. – Хватит фокусов. Нам нужен очаг, еда. Дадим золото, серебро. Идем в Ярнбераланд. Ты знаешь Ярнбераланд?

В глазах Пирууси мелькнуло понимание, а также сомнение.

– Я покажу вам Ярнбераланд, – согласился он. – Сначала выпьем вместе. Выпьем… – по-видимому, он затруднялся подобрать слово. – Выпьем напиток видений. Ты, я и Пехто.

Шеф не понял, но кивнул.

Вечером следующего дня Пирууси приволок старику Пехто традиционные подношения: комок соли, мешок пахучего, наполовину прокисшего масла из оленьего молока, кровяные колбаски, щедро сдобренные салом, тщательно очищенную и пережеванную оленью кожу. Он не поскупился и приложил пару мягких сапожек с красными шнурками, чтобы завязывать сверху. Пехто осмотрел дары с отсутствующим, как и полагается, видом и дважды от них отказался. На третий раз он смахнул подарки в угол шатра и велел «старой карге» – своей жене, которой было уже больше сорока лет, – подойти и забрать их.

– На сколько человек? – спросил он.

– Для тебя и для меня. Для одноглазого чужака и его приятеля.

Пехто задумался. Это был самый приятный момент – отказать все равно было не в его власти, – но по крайней мере, Пирруси уважил его. И шаман решил не перегибать палку. Ведь принесенные подарки действительно были щедрыми – настолько щедрыми, что Пехто догадался о какой-то особой причине для такой щедрости.

– Приходи, когда стемнеет, – сказал он.

Без лишних слов Пирууси вышел. Он знал то, о чем старый шаман, при всем своем бахвальстве насчет способности видеть издалека и даже под землей, не догадывался – одноглазый, когда Пирууси потребовал плату за убитых оленей, снял с руки и без звука отдал золотой браслет. Правда, оленей он забрал, но такую ценность, как их шкуры, отдал Пирууси опять же без споров. Хотя Пирууси и не видел раньше золото, желтое железо, как его называли финны, но он прекрасно знал, как ценят его норманны, с которыми ему не один раз случалось торговать. За браслет такого веса он мог купить все свое племя вместе с потрохами, не говоря уж о паре оленей.

Однако пришелец оказался не совсем сумасшедшим. Когда Пирууси потребовал плату за двоих убитых соплеменников, тот лишь молча показал на своих убитых. Еще Пирууси заметил свирепый взгляд очень большого человека, который носил меч и шипастый щит. Умнее будет с таким воином, отмеченным духами, не связываться. В любом случае смерть оленей оставалась загадкой. Пирууси решил про себя, что одноглазый – могучий норманнский шаман, каких он раньше не видывал. Должно быть, шаман умел принимать разные обличья, и в одном из таких обличий, например в виде медведя, убил оленей, пока его человеческое обличье по-прежнему стояло перед Пирууси.

После напитка видений многое выяснится. Пирууси решительно направился к родному шатру и позвал лучшую из своих жен, намереваясь самым приятным образом скоротать оставшееся до ночи время.

Шеф вместе с Хандом обходил временный лагерь. Изголодавшиеся люди разожгли костры и начали нетерпеливо обжаривать на них куски тут же разделенного мяса – два оленя исчезли быстро и без следа. Только после этого люди ощутили в себе достаточно сил, чтобы нагреть камни, бросить их в деревянные котелки и сварить нежнейшего вкуса похлебку. Ведь сначала они поглощали мясо полусырым. Шефу вспомнилось, как он проглотил кусок свежей печенки и наступило первое опьянение сытостью, сходное разве что с опьянением от зимнего эля. И тогда он понял, что днем раньше мечтал не только о большом ломте хлеба с маслом, но и начинал сожалеть, что когда-то отказался от протухшей акульей печенки.

– Как, по-твоему, настроение у людей? – спросил Шеф.

– Просто удивительно, как быстро они оправились, – отвечал Ханд. – Дня полтора назад я боялся за Удда. У него почти не осталось сил. Я опасался, что мы потеряем его так же, как потеряли Годсибб, слишком слабую для ночных холодов. А сейчас, после трех плотных приемов пищи и ночи, проведенной у жаркого костра, он вполне готов выдержать еще несколько дней путешествия. Хотя одна вещь меня беспокоит. Некоторые показывали мне вновь открывшиеся старые раны – раны, которые зажили уже много лет назад.

– Из-за чего это?

– Неизвестно. Но так бывает в конце весны, когда люди долгое время питались запасенной на зиму пищей. Все лекари Идуны знают, что если дать такому больному свежей зелени, капусты, овощей, он быстро поправится. Чеснок и лук тоже помогают. Зерно давать бесполезно.

– Но ведь сейчас не конец весны, зима только начинается, и вдруг такая болезнь.

– Верно. Но как долго мы питались корабельной едой? И что мы ели в Храфнси? В основном сушеное мясо да сушеную рыбу. Нам нужно есть свежую пищу, и лучше в сыром виде. Думаю, сырое и полусырое мясо, которое мы ели вчера, должно помочь. Нам нужно будет достать еще сырого мяса, прежде чем мы дойдем до шахт Пути. У них там есть запасы капусты и лука, пусть даже не свежих, а соленых.

Шеф кивнул. Было в этом что-то странное, как будто еда – не просто топливо, которое сгорает в теле и которое необходимо лишь обеспечить в достаточном количестве. Однако он никогда не слышал, чтобы коровы, овцы, собаки, лошади или волки страдали от такой болезни, от того, что едят лишь один вид пищи. Он сменил тему.

– Ты знаешь, что за напиток нам придется пить сегодня ночью с вождем финнов?

– Я узнаю, когда увижу питье, понюхаю и попробую на вкус. Но если это напиток видений, возможностей не так уж много. Это может быть слабый отвар болиголова, которым Рагнхильда отравила своего мужа, или же ягоды белладонны. Но я сомневаюсь, что они растут здесь. Скорее всего… ладно, посмотрим. Одну только вещь скажу тебе, Шеф. – Ханд выглядел с неожиданно серьезным. – Мы давно знакомы, и я хорошо знаю тебя. Ты человек жесткий, а сейчас стал еще жестче. Позволь мне сказать тебе, мы попали в очень странные места, более странные, чем Гедебю, Каупанг и Храфнси. Финны могут попросить тебя сделать то, что ты сочтешь унизительным. Но они не желают тебе зла. Если это сделает вождь, сделай и ты тоже.

– А ты?

– Я лекарь. Мое дело сидеть и наблюдать, следить, чтобы тебе не причинили вреда. Возьми с собой еще одного человека, чтобы он пил с тобой, если они на это рассчитывают. Но делай именно то, чего от тебя ждут.

Шефу вспомнилась пословица, которую в юности они часто слышали от отца Андреаса.

– Если ты в Риме, делай, как римляне, так, что ли?

– Другими словами, с волками жить – по-волчьи выть.

Немного погодя Шеф со своим неизменным копьем в руке вел Ханда и Карли в финское становище, расположенное в четверти мили от лагеря путешественников. Он чувствовал легкость и радостное нетерпение, как если бы в дни юности шел в Эмнет выпить пива с друзьями, а не собирался исполнить загадочные ритуалы с людьми, которые недавно чуть не убили его. Разобравшись в своих чувствах, он понял, почему так получается. Это было ощущение свободы от гнетущего присутствия Кутреда. Разумеется, не могло быть и речи, чтобы взять его с собой к незнакомцам, которые могли невольно его задеть. Карли тоже выглядел оживленным. Он пялился вслед каждому финну, которому случалось проехать мимо них по легкому снегу на лыжах.

– Наверняка некоторые из них женщины, – изрек он наконец.

Шеф привел их к шатру, который ему описали, к шатру чародея. Полог был откинут, иссохший старик поманил их внутрь, где уже сидел вождь Пирууси. Вождю, видно, не понравилось, что гостей трое.

– Только двое, – сказал он, показывая два пальца. – На всех не хватит.

– Я не буду пить, – мягко сказал Ханд. – Я только посмотрю.