промахнулся? Передняя линия викингов распалась, один даже полетел вверх тормашками от удара стрелы – мощная энергия, накопленная в напружиненной стали, мгновенно высвободилась. Воин во второй линии судорожно вздохнул и свалился – стрела, насквозь пробив переднего, вошла ему между ребер.

Еще один стражник выбрался из завала тел и ринулся вперед, замахиваясь мечом для всесокрушающего удара. Пока он бежал к своей победе или смерти, изо рта у него выступила пена. Приближаясь, он хрипло призывал Одина. Стрела из арбалета близорукого Удда просвистела мимо его уха, а неопытный Карли взял слишком высокий прицел.

Когда он был уже в трех шагах, Озмод поднялся с колена, ухватил рукоять алебарды поближе к концу, снизу выбросил острие далеко вперед. Отчаянный берсерк, как бежал, так и налетел на нее, сам разрубив свое сердце о плоское лезвие, в последнем броске пролетел вперед, где его поймали на скрещенные алебарды. Очумело тараща глаза, он со стоном испустил свой последний вздох.

Меч выпал из руки, и жизнь покинула его. Озмод провернул рукоятку, вытащил алебарду, почистил ее и снова припал на колено. Позади него защелкали взводимые арбалеты.

Шестеро воинов перед ними не выдержали и побежали, четверо рванули в разные стороны по берегу, а двое – через мост на Дроттнингсхолм. Озмод коротко взмахнул рукой.

– Снимите этих двоих, – приказал он. – Остальные пусть бегут.

Трупы оттащили в сторону, и телега в последний раз двинулась вперед, старая кляча раззадорилась на легкую рысь, часть англичан, опасаясь погони, двигались вполоборота назад. Озмод и Квикка трусцой бежали впереди всех, внимательно вглядываясь в полумрак, чтобы выяснить, чего им ожидать.

– Там, – показал Квикка. – Прикажи Удду и Ханду захватить лодку, это нетрудно. Им только нужно оттолкнуться от берега и провести лодку вокруг мыса.

Озмод отдал приказ, и два человека отделились от группы.

– Остальные, упритесь плечами в телегу и подталкивайте ее вверх по склону. Замок стоит на противоположном склоне, и нам нужно поторопиться.

Лошадь и восемь человек быстро затащили телегу на склон невысокого холма, провели ее через ельник и вышли на прогалину. Прямо перед ними открылся Замок Двух Королев, с крутой крышей, с украшенным фронтоном и с прибитыми высоко над входом оленьими рогами. Ни единого признака жизни, кроме чьего-то бледного лица, быстро промелькнувшего сквозь ставни нижнего этажа, однако из труб к небу поднимался дым.

Англичане развернули телегу так, что ее задок обратился к замку, схватились за дерюгу, сбросили ее, засуетились вокруг установленного на телеге «мула».

– Не сюда, – крикнул Карли. – Там, куда вы целитесь, комнаты рабынь. Они держат Шефа там, в покоях. Доверните вправо, вправо еще на шесть футов.

«Мул», весящий тонну с четвертью, не сдвинулся бы с места без отчаянного усилия. Вместо этого коноводы потихоньку повели лошадь кругом, выводя телегу на линию прицела.

– Товсь! – хрипло заорал Квикка, вскинув руку хорошо знакомым натренированной команде жестом. Заряжающий Фрита достал из телеги обкатанный в воде булыган весом не меньше двенадцати фунтов и вложил его в петлю. Прислуга «мула», все, кроме Квикки и наводчика Хамы, рассыпалась вдоль бортов телеги. Им раньше не доводилось стрелять из своей катапульты, с ее мощной отдачей, в неподготовленных условиях, и они не были уверены, что из этого выйдет.

Квикка снова проверил наводку и взмахнул рукой, давая команду.

Шеф, лежа на большой пуховой перине, расслабленно повернулся на другой бок. За всю свою предыдущую жизнь он не провел столько времени в постели, не считая случая, когда его свалила болотная лихорадка. Человек, который проснулся, должен работать или есть, или – иногда – развлекаться. Так считали все, кого он знал. Что можно просто отдыхать, никому из них и в голову не могло прийти.

Они заблуждались. Уже день и ночь, как он не поднимался с огромной кровати, разве что для еды. И даже еду днем ему приносили рабыни. Никогда он не чувствовал себя лучше.

Но, может быть, все дело в королеве. Днем она тоже приходила к нему через краткие промежутки времени, настолько краткие, что раньше он счел бы это невозможным. В суровом и унылом доме Шефа, где заправлял сердитый Вульфгар, его набожный отчим, любовь была запрещена для всех по воскресеньям, в канун воскресенья, в Рождественский и Великий пост, да и во все другие церковные праздники тоже. Слуги, конечно же, нарушали это правило, а тем более керлы, но делали это виновато, с оглядкой, в промежутке между полевыми работами или между сном и пробуждением. Кого-нибудь вроде королевы Рагнхильды деревенский парень не мог и в мечтах вообразить.

То, что происходило с ним, тоже было выше его понимания. С удивлением, учитывая, сколько он уже совершил, Шеф замечал, как его плоть начинает снова крепчать при одном воспоминании о том, что он видел и ощущал. Однако королева вернется не скоро – пойдет прогуляться вдоль берега, сказала она. Лучше поберечь силы. Лучше снова уснуть в тепле и сытости. Закрыв глаза и откинувшись на подушку из утиного пуха, Шеф мельком подумал о Карли. Надо бы справиться, чем тот занимается. Одна из рабынь должна это знать. Он не знает их имен. Странно. Похоже, что он, в конце концов, начинает вести себя как настоящий король.

В своем сне Шеф, как бывало и прежде, очутился в кузнице. Это была не явившаяся ему в одном из видений огромная кузница богов в Асгарде, но схожая с ней, здесь тоже все свободное место было занято ящиками, колодами, верстаками. На стене там и тут были прибиты дверные ручки.

Они потому здесь, вспомнил Шеф, что кузнец-то хром. В теле, в котором он сейчас обитал, сохранилось воспоминание об острой боли, когда ножом перерезали сухожилия, о смеющемся лице его врага Нитхада, об угрозах, которые он расточал.

– Ты теперь далеко не убежишь, Вёлунд, с подрезанными-то жилами, ни пешком, ни на лыжах, ты, лесной охотник. А перерезанные сухожилия никогда не срастаются. Но руки твои целы, и у тебя остались твои глаза. Так что работай, Вёлунд, великий кузнец! Работай на меня, Нитхада, делай мне чудесные вещицы день и ночь. Потому что тебе не убежать от меня ни по земле, ни по воде. И я обещаю тебе, хоть ты и муж Валькирии: если ты не будешь каждый день отрабатывать свой хлеб, ты испробуешь плетки, как последняя финская собака среди моих трэлей!

И Нитхад тут же связал его и в доказательство дал ему отведать вкус кожаной плети. Вёлунд все еще помнил боль в спине, позор безответных побоев, блеск в пристальном взоре королевы Нитхада. При этом на ее пальце сверкало кольцо жены Вёлунда, потому что они его не только искалечили, но и ограбили.

Шеф – ныне Вёлунд – помнил, как он яростно колотил по раскаленному железу, не решаясь в таком настроении обрабатывать медь или серебро или червонное золото, до которого Нитхад был особенно жаден.

Переваливаясь по кузнице, он увидел, что за ним наблюдают глаза. Четыре глаза. Это два сынишки Нитхада пришли посмотреть на пламя горна, на звонкий металл и сверкающие самоцветы. Вёлунд остановился, глядя на них. Нитхад разрешил им разгуливать свободно, зная, что сбежать его раб никогда не сбежит, и не заботясь, насколько тот жаждет мести. В уверенности, что Вёлунд никогда не станет мстить, если не сможет избежать ответной мести. По понятиям Севера это был бы дурацкий проигрышный обмен, невыгодный и унизительный. Отмщение не может быть отмщением, пока оно не полное и окончательное.

Высоко наверху, куда только могли его подтянуть могучие руки кузнеца, лежали сделанные Вёлундом крылья – волшебные крылья для побега. Но сначала месть. Полная и окончательная месть.

– Зайдите-ка посмотреть, – обратился Вёлунд к любопытным мордашкам. – Взгляните, что тут у меня в ларце.

Он пошарил внутри, извлек золотую цепь, на каждом звене сверкали самоцветы, складываясь в сложный красно-зелено-синий узор. – А вот на это посмотрите, – на мгновенье он показал им шкатулку из моржового бивня, с резьбой и серебряными инкрустациями. – Смотрите, там в ларце еще много чего есть. Зайдите, посмотрите, что в ларце, просто загляните, если смелости хватит.

Мальчики, взявшись за руки, осторожно вступили в отблески пламени. Одному было шесть,