первый сержант, а теперь уже младший уорент-офицер. Слишком быстро сложил вещички и не попрощался как положено. Вместо того чтобы самолично зайти к каждому из роты по отдельности, он сказал, чтобы Лэндерс с Корелло собрали их всех вместе в буфете, точно на церемонию. Лэндерсу пришлось обойти всех до единого, потому что на Корелло ни в чем полагаться нельзя.

В буфете все получилось бледно и наспех. Потом Уинч, правда, вышел с Лэндерсом и попрощался с ним наедине, но тоже без душевности. Стрейнджу привет передавал, велел сказать, что даст знать о себе, как только устроится. Однако дни считать не обязательно, добавил он ехидно, потому что устройство может затянуться.

— Как чужой был, — заключил Лэндерс. — И мне показалось, что ему безразлично, ехать или нет.

— Ты еще не раскусил его, — полусонно отозвался обложенный подушками Стрейндж из глубины постели. — Не хочется ему уезжать, страсть как не хочется, вот он и скрывает это.

— Может быть, — сказал Лэндерс неуверенно.

— Он любит, когда к нему за помощью идут, я-то знаю. Тогда он в лепешку расшибается, — настаивал Стрейндж. — А сейчас какая от него польза? Вот он и скис.

— Преллу даже привета не передал.

— Само собой, — понимающе усмехнулся Стрейндж.

Лэндерс хотел было возразить, но не стал и перешел к Фрэнсис.

Как ни плохо соображал Стрейндж, он заметил, что Лэндерс начал с Уинча, хотя сам-то он сперва спросил о Фрэнсис. Понимает, что к чему, одобрительно подумал Стрейндж, не то что я.

Собственно, говорить о Фрэнсис было решительно нечего. Она как сквозь землю провалилась. Никто из обеих компаний, с которыми она кутила, не видел ее. Эти два дня она не появлялась. Ни в Стрейнджевом номере, ни у летчиков, ни в баре внизу, ни в «Клэридже», нигде. С другой стороны, полицейских не видать, вроде ничего не вынюхивают. Вот и все новости.

У Стрейнджа захолодело внутри, но он не показывал виду. Может, она просто отлеживается, возразил он. Сидит дома, пока спадет опухоль. Как-никак конец недели сейчас, на работу только в понедельник, глядишь, и пройдет все, разве не может?

Лэндерс неопределенно вздернул брови и промолчал.

— Разве нет? — повторил Стрейндж.

Лэндерс молчал. Он никому не обмолвился об инциденте и строго-настрого предупредил Трайнора тоже держать язык за зубами. За два дня отсутствия приятеля Лэндерс с общего согласия взял на себя роль как бы главного администратора номера — люкс 804 в гостинице «Пибоди», или Стрейнджева люкса, как стали называть его среди своих. Весьма кстати подоспели его собственные деньги, так что он имел возможность оплачивать текущие расходы.

— Это еще зачем? — недовольно сказал Стрейндж, поднявшись, и тут же снова опрокинулся на подушку от резкой боли в руке. — Не твоя это забота, и нечего лезть.

— Вались ты… — усмехнулся Лэндерс. Лицо его на секунду сделалось угрюмым, жестким, непроницаемым. — Имею я право распоряжаться собственными деньгами или нет?

Лэндерс рассказал, что был вынужден ввести новые порядки. Ребята в людях не разбираются, начали приводить разных проходимцев, чтобы похвастаться. Теперь каждого новенького приглашают только с его разрешения.

— Вчера притащились двое, такая пьянь и сволота, — сказал он. — Пришлось их выкинуть из номера.

Стрейндж испытующе смотрел на приятеля.

— Я гляжу, ты вожаком заделался.

— Да, — ответил Лэндерс без тени улыбки. — Смешно, правда? После того, как я поставил на всем крест. В армии мне это не понадобится.

— Как знать, может, понадобится.

— Нет, армии не нужны такие вожаки. В армии противопоказано выдумывать. Не любят выдумщиков.

— Как сказать.

— Нет, это точно, — уверенно заключил Лэндерс.

Даже в нынешнем своем состоянии Стрейндж понимал, что Лэндерс принял для себя какое-то важное решение и теперь совсем иначе смотрит на вещи.

— Что значит «поставил на всем крест»? — спросил он.

— То и значит. Плюнул на все. Отныне буду делать только то, что скажут, не больше и не меньше. И лучше меньше, лишь бы сошло.

— В таком разе ты дозрел до офицера. Может, в офицерскую школу запишешься?

— Ну уж нет, — отрезал Лэндерс. — Отдавать людям приказы, чтобы под пули шли?

Стрейндж хмыкнул, но разговор заставил его задуматься. Он не знал, что с Лэндерсом, а тот сам ничего не говорил, однако он видел, что его товарищ изменился, сильно изменился, и это беспокоило его. В нем появилась какая-то отчаянная, бесшабашная решимость, которую он не знал куда направить. Несмотря на протесты Стрейнджа, он продолжал тратить свои деньги на вечеринки в номере — люкс 804 и вообще заправлял там делами. Всю неделю, пока Стрейнджа никуда не выпускали, он был его глазами и ушами в Люксоре.

Обо всем, что происходило в номере, в гостинице, в городе вообще, он неизменно докладывал товарищу. Докладывал так подробно и живо, что Стрейнджу казалось, будто он сам присутствовал при том или ином событии. Так даже лучше, думал он иногда, потому что сам не ввязываешься. Доклады, как правило, происходили сразу после ленча — перед тем, как Лэндерс в очередной раз отправлялся в Люксор.

Ленч — так они теперь это называли. Хлебнув тыловой, городской жизни, Лэндерс перестал называть дневную еду обедом, как принято в армии, а вместо этого стал говорить «ленч».

Его пример перенял и Стрейндж, хотя и гадал иногда, как называет дневную еду Линда Сью. По- прежнему «обед», как издавна принято в семьях и в деревне, или по-новому — «ленч», как, разумеется, выражается ее «авиационный гений» с Лонг-Айленда.

После его возвращения из Цинциннати Линда ни разу не позвонила, и он тоже не звонил ей. Может, ждет, что позвоню первый, нет-нет да и спрашивал себя Стрейндж. Не дождется. Его теперь Фрэнсис Хайсмит больше интересует.

Но шли дни, а Фрэнсис не объявлялась. Никто из знакомых не видел ее, доносил Лэндерс, ни наши, ни летчики. Они со Стрейнджем изрядно поломали голову над ее исчезновением, однако, что делать, не решили.

У приятелей была еще одна животрепещущая тема для разговоров: после истории с Фрэнсис Лэндерс чуть ли не каждый день затевал с кем-нибудь драку. Стрейндж соглашался с Лэндерсом, что после стычки с морячками в «Пибоди» у них, видно, такая полоса пошла — руки чешутся. И то, что он ударил Фрэнсис, — тоже от кулачной лихорадки. Лэндерс признался, что первый ее признак он почувствовал еще во время поездки домой, когда чуть не избил в поезде сержанта из ВВС.

Но ни тот ни другой не могли толком объяснить, почему это происходит. Стрейндж усматривал причину в том, что они физически дошли до кондиции, считай, излечились, вот сила и прет. До второй операции он лично чувствовал себя совсем здоровым. Лэндерс, кивая, соглашался и со своей стороны выдвигал идею другого порядка. Их со Стрейнджем, наверное, раньше других выпишут из госпиталя и отправят на фронт, не исключено, что в Европу, они оба знают, что их там ждет, и это действует на них психологически.

Никакого удовлетворения драки ему не доставляют, рассуждал Лэндерс, ему даже не хотелось затевать их, просто злость одолевала. Он не любитель потасовок, вообще не сторонник рукоприкладства, и никогда им не был, хотя в свое время немного занимался боксом. Как правило, старался обойтись без зуботычин, а сейчас по малейшему поводу сам лезет в драку. Стоит кому-нибудь уничижительно отозваться о нем или о ком из роты, о тихоокеанских операциях или пехоте вообще — все, драка гарантирована. Хотя, по правде говоря, плевать он хотел на армию. Словно какой комок безудержной ярости закипал внутри, глаза застилало красным, и вот тогда — берегись. Он сам не знал, откуда это у него.