— Ну вот, все вопросы разом и разрешились, — сказал он.

— Что ты собираешься делать? — спросила Линда.

— Операцию, вот что, будь она неладна.

Линда промолчала.

— Поздно уже, пора идти.

— Давай еще разок станцуем, а? Я теперь обожаю танцевать.

— Да нет, не хочется. Правда, — ответил он.

Линда потянулась к нему и погладила раненую руку. Он досадливо отодвинулся.

Но все обошлось, в общем-то, гладко. Они вернулись домой, в ее ситцевую спаленку под утро, когда уже занималась заря, и мирно обсудили как и что дальше — точно два старых, уважающих друг друга партнера, которые в силу некоторых обстоятельств решили разделить дело. Линда выписала на его имя чек, закрыв общий счет и сказав, что начнет новый, и стала укладываться. Стрейндж направился на кухню, чтобы выпить пивка с кем-нибудь, кто уже встал или еще не ложился. Когда он подошел к лестнице, Линда окликнула его.

— Если хочешь, можем лечь вместе.

— Ну уж нет! — в сердцах ответил Стрейндж.

Линда заплакала.

— Да не реви ты, бога ради! Чего ревешь? — сказал он и вышел. Потом, шагнув назад, распахнул дверь.

— Выходит, как я приехал, ты спала и с ним и со мной? Ты соображаешь, что ты делала?

— Я была тебе женой.

На кухне были Линдин двоюродный брат, который собирался в утро на работу, и жена другого двоюродного брата с вечерней смены. Они пили пиво. Стрейндж подсел к ним. Он ни словом не обмолвился о том, что уезжает, да и вряд ли их это интересовало. Стрейндж мельком подивился, почему это братнина жена так припозднилась.

Он был у дверей банка как раз к открытию. Получив чек, он аккуратно убрал его в бумажник. Возле автовокзала купил бутылку виски на обратную дорогу, хотя заранее догадывался, что где-нибудь в районе Нашвилла придется прикупить еще одну. Славненько использовал увольнительные, ничего не скажешь, невесело думал он, залезая в автобус.

От чека на 7140 долларов не сделался тяжелее бумажник и не полегчало на душе. Зато Стрейндж в точности знал, на что пустит денежки, когда приедет в Люксор.

Стрейндж нашел Бобби Прелла на небольшой застекленной веранде, где днем отдыхали пациенты ортопедического отделения. Он сидел в инвалидной коляске и раскладывал пасьянс. Два дня назад ему сняли, наконец, гипс с обеих ног, и он целиком был поглощен собой. Однако когда появился Стрейндж, Прелл сразу заметил, что с ним что-то стряслось.

— Что с тобой?

— Со мной? Ничего. А что?

Прелл давно изучил приятеля и чуял неладное. Когда столько времени проваляешься вместе по госпиталям, куда как хорошо понимаешь друга.

Преллу уже сняли гипс, и он был потрясен, в первый раз как следует разглядев свои жалкие, искалеченные до жути ноги. Сразу после ранения временную повязку быстро заменили новой, прочной, так что он лишь мельком видел, что творится с ногами, и это помогало ему меньше думать о том, что с ним будет. Теперь же он не мог не думать, и мысли отнюдь не вселяли радужных надежд.

Высохли как плети — иначе не скажешь. В буквальном смысле кожа да кости сверху донизу. Кожа — дряблая, нехорошая, в мелких струпьях — кое-как прикрывала сросшиеся голени и бедра. Вместо коленей — какие-то неподвижные багровые бугры, а над ними глубокие розоватые шрамы от пулеметной очереди. Представить, что он сможет ходить, — значит зло насмехаться над здравым смыслом. Вдобавок, как только врачи приступили к лечению, снова начались боли. Не такие, правда, сильные, как в поезде, они, тем не менее, мучили беспрестанно.

— Ну как, старик? — приветствовал приятеля Стрейндж, входя на веранду. На лице у него была незнакомая недобрая усмешечка. Она напомнила Преллу, как Стрейндж с треском выгнал из своей команды главного повара — сачка и симулянта.

— Вроде ничего, — ответил Прелл, гадая, заметит Стрейндж, что он без гипса, или нет, и скоро ли. — Опять в Цинциннати мотал?

— Угу, и недаром. Деньжатами вот разжился. — Стрейндж извлек из кармана халата бумажник и, вытащив оттуда большой банковский чек, показал его Преллу.

— Разжился, говоришь?

— Точно. Всласть погуляем теперь.

Прелл присвистнул, когда увидел сумму.

— Жена-то знает? — спросил он, изобразив любопытство. Нет, сам он ни за что не обратит внимание Стрейнджа на свои ноги.

— Жене что! Она дай боже заколачивает у себя на оборонном.

— Да ведь не пустяковина, семь кусков, — сказал Прелл просто для того, чтобы поддержать разговор.

— Еще бы! Вот и пора найти им применение. — Стрейндж помолчал, потом, выпятив грудь, заявил — Лэндерс тебе рассказывал о своих приятелях — морских летчиках, ну тех, которые шикарный люкс в «Пибоди» имеют? Я тоже решил снять такой. Для всех нас.

Прелл недоверчиво покачал головой. Он не узнавал Джонни-Страни. Скряга, каких свет не видывал, вся рота об этом знала. И вот — пожалуйста.

— Как ты считаешь, когда начнешь выбираться в город? — спросил Стрейндж. — Без тебя начинать неинтересно. — Случайно переведя взгляд, он увидел, наконец, что ноги у Прелла без гипса. — Сняли, значит? Совсем? — Он осторожно притронулся к изувеченной, высохшей Прелловой ноге. — Ну и как?

— Хуже некуда, — ответил Прелл, словно не о нем речь. — Говорят, в нашем отделении уже об заклад бьются. Семь на один ставят, что я не смогу ходить.

— Ну и выставят их за милую душу. Я и сам с такими на спор пойду.

— Факт, выставят. Они еще не знают меня, — с вызовом, как истый виргинец, сказал Прелл. — Но все равно лучше подождать пару недель. Да и ставки поднимутся. Девять, а то и десять будут давать.

— Слышь, а что, если подзаработать на этом? — предложил Стрейндж.

— Позаключать пари на выигрыш?

— Конечно. Ты погодишь вставать, будешь лечиться, процедуры там всякие. Сам на поправку, а виду не покажешь. Будто тебе еще хуже. Черт, до двадцати догоним! А я буду принимать пари.

Прелл испытующе смотрел на Стрейнджа.

— И Лэндерса можно подговорить, — сказал он. Его снова поразила перемена, происшедшая с приятелем. Такую махинацию придумать — это больше на Уинча похоже.

— А как насчет остальных наших?

— Да пошли они все, — отрубил Прелл. — Я тебе вот что скажу, Джонни-Странь. Не чувствую я к ним близости. К тем, которых раньше нас сюда привезли. Вроде и не из нашей роты они. Вдобавок чем больше народу, тем скорее проболтаются.

— Это точно, — подхватил Стрейндж. — У меня у самого нету к ним близости. Но с Уинчем-то как быть?

Лицо у Прелла сделалось каменным, а черные индейские зрачки сузились. При одном упоминании об Уинче он опять мысленно представил, как тот стоит, зловредно щурясь, у его койки и нагло заявляет, будто Прелл отделение под пули подвел, и все ради ордена.

— Ни фига этот сукин сын от меня не получит. Я бы ему и в адовом пекле местечка не дал.