он мог подцепить в «Марке», но на первый раз Уинч и не искал ничего потрясающего. Миловидная Арлетта вполне устраивала его. Она была без обручального кольца, но Уинч заметил у нее на пальце светлый ободок — значит, замужняя.

Ему опять стало не по себе. В душу закралось опасение. Что, если она жена одного из тех призывников, которых погнали в грязь и пекло? Он прикинул: кажется, у него в роте кто-то был из Северной Калифорнии. Видя его пристальный взгляд, она порылась в сумочке, достала кольцо и, печально усмехнувшись, снова надела на палец.

Арлетта захотела потанцевать. Он неуверенно вел ее среди топчущихся на крохотном пятачке между столиками. Вообще-то Уинч умел показать несколько классных па, но было тесно, да и его партнерша двигалась не слишком ходко. Но это не имело никакого значения. Он был рад, что есть время набраться смелости.

Какое ему дело, что ее мужика загребли по мобилизации — значит, не повезло бедолаге. Они вернулись за столик, он заказал еще выпить, а Арлетта принялась болтать, все больше о своей работе. Она обожала сварку.

Захмелевший подружкин кавалер со снайперским значком на груди осовело поднял голову и начал было пренебрежительно и вызывающе оглядывать общевойсковую Уинчеву куртку без знаков различия и ленточек. Чуть подавшись вперед, Уинч вперил в него упорный и тяжелый взгляд, как бывалый сержант при исполнении, так что бедного парня пробрало насквозь. В нем точно сработала раз и навсегда заведенная пружина, он выпрямился на стуле и, испуганно тараща глаза, стал поправлять галстук. Немного погодя он опять ткнулся носом в стакан.

Гостиница была сразу же за углом, и между владельцами обоих заведений наверняка имелась деловая договоренность насчет клиентов. По пути Уинч и Арлетта заглянули в магазинчик, где торговали навынос, и он купил выпить. В номере, уже раздеваясь, Уинч спросил у нее про мужа. Он просто не мог иначе, хотя уже скинул рубашку. Да, он на фронте, но не на Соломоновых островах, а на Новой Гвинее, с облегчением узнал Уинч. Новая Гвинея — бог ты мой! Буна, Гона, Моробе, знакомые все места. Черт, да ведь наши как раз сейчас в Саламуа. Нет, он не в 32-й дивизии и не в 41-й. Он вообще не в пехоте, а в войсках связи. И то хорошо, подумал Уинч, но злость не проходила.

— Послушай, а тебе не кажется, что мы оба — порядочное дерьмо?

Арлетта прищурилась.

— Нет, не кажется! Как он уезжал, мы договорились: полную свободу друг дружке. А тебе-то что?

— Мне-то ничего…

— Ну и заткнись! Почему это мне должно казаться, что я — дерьмо? Он там без меня знаешь как гуляет? У него, наверно, кто хочешь есть.

— Нет там никого, кроме золотушных туземок. Кому они нужны?

— Он в Австралии был, — гнула свое Арлетта.

— В Австралии конечно… — отступил Уинч. — У них все мужики в Северной Африке. Говорят, здорово в тех краях. Но я там не был.

— Что-то ты много разговариваешь. Передумал?

— Да нет, — ответил Уинч, но он никак не мог настроиться.

— А мне показалось, передумал. Очень уж красиво ты все это обставляешь. Ты, видать, и сам оттуда, правда? — Уинч кивнул. — Я так и знала. Сразу поняла. Как увидела тебя у стойки и что у тебя ни ленточек, ни чина, так и поняла. Только куртка с толку сбила — не казенная, дорогая. Да он до войны знаешь что откалывал? Когда еще дома был. Могу рассказать.

Тут Арлетту прорвало, она пустилась в рассуждения о том, какие несправедливости приходится терпеть женщинам.

Уинч слышал такие вещи и раньше. Чаще всего правильные вещи. У Арлетты был свой пунктик. Она жаловалась, что ей не позволяли работать. Всю жизнь она ничего не делала, всю жизнь просидела дома, как тепличное растение, покуда не началась эта дурацкая война и мужики не пошли пострелять. Сами виноваты — она теперь знает, что к чему, и ей нравится ее работа. Если захотят отнять ее, когда кончится война, пусть только сунутся. Уинч вполне сочувствовал ей, и все-таки это нечестно по отношению к мужу. При чем тут война и прочее? Он уже перестал слушать и молча глядел на нее.

Внезапно Арлетта замолкла, потом спросила:

— Ты, значит, только что оттуда? Сегодня приехал? Выходит, ты с этого санитарного судна, которое пришло?

Она встала перед ним и принялась испуганно его разглядывать.

— Послушай, а у тебя все в порядке? Все цело? Ну, ни протеза на ноге нет, ничего такого, а? Понимаешь, у меня была подруга…

Уинч перебил ее, поднявшись с места.

— Да помолчи ты, дурочка! Протез — это когда с ремнем через плечо.

Он не сразу заметил, что выронил из кармана нашивки. Арлетта быстро подняла их с плетеного коврика.

— Ух ты, первый сержант! Почему ж ты их не носишь? — она разгладила шевроны на ладони.

— Не знаю. Наверно, потому что они новые, — сказал он. И добавил: — Да и какое это имеет значение?

Они сидели на краю постели, не сняв покрывала. Потом Арлетта перекатилась на середину. Все, что так долго копилось в Уинче, понесло его — все обиды и отвращение, тоска и злость. Она не замечала его состояния, ей как будто того и надо было.

Потом он лежал, опершись на локоть, и тупо смотрел на нее, машинально водя другой рукой по ее плечам и груди. Ему опять стало не по себе. Вот он тут с ней, а ребята … Это нечестно. И ему снова захотелось ударить ее, но вместо этого он погладил ее колено, однако рука, казалось, совсем отвыкла от всего и не знала, что ей делать. У него было такое чувство, будто его раскололи пополам и он отчаянно силится сложить обе половинки себя вместе.

Немного погодя он выбрался из постели и подошел к столику выпить. Он был измочален и никак не мог отдышаться.

— Налей мне тоже. — Арлетта, не поднимаясь, улыбнулась ему. — Я ведь не просто так сказала, что у нас много времени.

Она пояснила, что отработала неделю в ночную смену, теперь свободна целых полтора дня.

— Если хочешь, я могу прогулять еще пару дней. Как раз до конца твоей увольнительной. Чего они мне сделают? Не выгонят — людей и так не хватает. А я вкалываю будь здоров.

Он усмехнулся при мысли, до чего же легко сводит людей случай — только раз оказались в постели вместе, и между ними уже что-то есть. Если это «что-то» длится неделю, тогда говорят, что это любовь.

Она подала блестящую идею. Раз он окончательно и бесповоротно решил бросить пить, раз ему предстоит навсегда распрощаться с выпивкой и ротой, это надо отметить. Он просто обязан хорошенько кутнуть напоследок. Лучшего места, чем Сан-Франциско, для этого не найти, и лучшей пары, чем Арлетта, тоже.

Он подал ей стакан, присел на край кровати и подмигнул.

— Ну что ж, значит, повеселимся.

Идеи такого рода обычно прячутся где-то в извилинах, пока какая-нибудь случайность или чье- нибудь слово не вытащит их на свет. Уинчу даже показалось, будто он точно знал, что так оно и будет, как только вошел в кабинет Хоггенбека. Конечно, он понимал, что многовато пьет, но ему было наплевать. Уинч хорошо помнил формулу: усилие воли, которое требуется, чтобы преодолеть искушение выпить, обратно пропорционально количеству потребляемых граммов. Он эту формулу выводил всю жизнь. И отдавал себе отчет, что чересчур надирался во время плавания. Сегодня тоже принял достаточно. Но с другой-то стороны, он превосходно себя чувствует. Разве что простудился малость на судне, и вот кашель никак не проходит. Он потянулся за бутылкой. Втайне он досадовал, что она не одевается — могли бы пойти в «Марку».

— Послушай, а у тебя дети есть?

Она не ожидала вопроса.