погода, а потом мы уведомили друг друга, что завтра, вероятно, будет хороший денек; а Джордж выразил мнение, что есть неплохие виды на урожай.

После этого так или иначе выяснилось, что мы не здешние и собираемся уехать на следующее утро.

Тут в разговоре последовала пауза, во время которой наши взгляды блуждали по комнате. Наконец они остановились на запыленном стеклянном футляре, помещенном очень высоко над камином и содержащем форель. Она привлекала меня, эта форель: очень уж была чудовищная рыба. По правде говоря, я с первого взгляда даже принял ее за треску.

— Ага! — заметил старик, проследив направление моего взгляда. — Славная штучка, не правда ли?

— Нечто необычайное, — пробормотал я, а Джордж спросил старика, сколько, по его мнению, весит эта рыба.

— Восемнадцать фунтов шесть унций, — сказал наш приятель, вставая и сбрасывая куртку. — Да, — продолжал он, — тому будет шестнадцать лет, третьего числа будущего месяца, как я поймал эту рыбу. Попалась она мне под самым мостом, на пескарика. Сказали мне, что она в реке, а я сказал, что заполучу ее, так и сделал. Не много теперь осталось по соседству таких рыб, сдается мне. Спокойной ночи, господа, спокойной ночи.

И ушел, оставив нас вдвоем.

После этого мы глаз не могли оторвать от этой рыбы. Действительно, рыба была на диво. Мы все еще любовались ею, когда местный кэбмен, только что завернувший в трактир, подошел к дверям с кружкой пива в руке и также взглянул на нее.

— Почтенная форель, — заметил Джордж, обращаясь к нему.

— И то правда, сэр, — ответил он; затем, глотнув пива, добавил: — Пожалуй, не при вас ее поймали?

— Нет, — объяснили мы ему. — Мы не здешние.

— Ага! — добавил он. — Стало быть, как же вам тут быть? Прошло уж около пяти лет с тех пор, как я поймал эту форель.

— Так это вы ее поймали? — поинтересовался я.

— Да, сэр, — отвечал добродушный старик. — Поймал я ее как раз пониже шлюза — то есть где тогда был шлюз — в пятницу после полудня; и всего замечательнее то, что я ее поймал на муху. Я ведь пошел удить щуку. Господь с вами! Даже и не помышлял о форели, и как увидал этого молодца на удочке, убейте меня, если не растерялся маленько. Понимаете ли, ведь в ней весу двадцать шесть фунтов. Доброй ночи, господа, доброй ночи.

Пять минут спустя явился третий человек, рассказавший нам, что это он поймал ее рано поутру на уклейку. А после его ухода вошел степенный, торжественный с виду пожилой субъект и уселся возле окна.

Некоторое время мы все молчали; наконец Джордж повернулся к новоприбывшему и сказал:

— Виноват, надеюсь, вы извините нашу нескромность, ведь мы здесь совсем чужие люди, но мой приятель и я были бы бесконечно благодарны, если бы вы рассказали нам, каким образом вы изловили вон ту форель!

— Да кто же это вам сказал, что она поймана мной? — последовал изумленный вопрос.

Мы отвечали, что никто нам этого не говорил, но почему-то мы инстинктивно чувствовали, что поймал ее не кто иной, как он.

— Удивительная штука — прямо-таки удивительная! — со смехом отозвался степенный незнакомец. — Ибо на деле-то выходит, что вы угадали верно. Поймал ее я. Но забавно, как это вы сразу угадали. Поразительно, право!

И пошел и пошел, и рассказал, как потребовалось полчаса, чтобы вытащить ее, и как у него сломалась удочка. Говорил, что тщательно взвесил ее, придя домой, и что весы потянули тридцать четыре фунта.

Этот также ушел, в свою очередь, а когда он ушел, пришел посидеть с нами хозяин. Мы передали ему различные версии, которые слыхали о его форели; это чрезвычайно его позабавило, и все мы от души хохотали.

— Подумать только, что Джим Бэтс, и Джо Магглз, и мистер Джонс, и старик Билли Мондерс — все рассказали вам, что они ее поймали. Ха-ха-ха! Вот так ловко! — молвил добрый честный старик, трясясь от смеха. — Так это на них похоже — подарить ее мне, поместить у меня, когда бы они ее поймали! Ха-ха-ха!

Затем рассказал нам истинную историю этой рыбы. Оказывается, он сам поймал ее, много лет назад, будучи еще совсем мальчиком; и не благодаря особому старанию или искусству, а просто в силу той необъяснимой удачи, которая, по-видимому, всегда поджидает мальчишку, увильнувшего от школы и отправившегося поудить в солнечный денек с помощью привязанной к дереву бечевки.

Он сказал, что эта форель спасла его от порки и что даже сам школьный учитель заявил, будто она стоит тройного правила и всех упражнений вместе взятых.

В эту минуту хозяина вызвали из комнаты, и мы с Джорджем снова обратили взоры к рыбе.

Форель была поистине поразительная. Чем больше мы на нее смотрели, тем больше ей дивились.

Джордж пришел в такое возбуждение, что влез на спинку стула, чтобы получше рассмотреть ее.

Но тут стул поскользнулся, и Джордж, пытаясь спастись, отчаянно вцепился в футляр с форелью, и футляр с треском обрушился, а Джордж со стулом свалились на него.

— Ты не повредил рыбу, надеюсь? — в тревоге воскликнул я, бросаясь к нему.

— Надеюсь, что нет, — ответил Джордж, осторожно вставая и озираясь.

Надежда его не оправдалась. Форель разбилась на тысячу кусков — я говорю тысячу, но возможно, что их было всего девятьсот. Я их не считал.

Нам показалось странным и необъяснимым, чтобы чучело форели могло таким образом разбиться вдребезги.

Оно и было бы странным и необъяснимым, будь это действительно чучело форели, но оно им не было. Форель была сделана из гипса.

Мы оставили Стригли рано на следующее утро и гребли до Калэма, где переночевали под парусиной, вблизи плотины.

Река между Стритли и Уоллингфордом не особенно интересна. От Клива, на протяжении шести с половиной миль, не имеется ни одного шлюза. Кажется, это самый длинный перегон на всей реке выше Теддингтона, и Оксфордский клуб пользуется им для пробных гонок.

Но как бы ни было удобно это отсутствие шлюзов для гребцов, простой искатель развлечений поневоле жалеет о нем.

Лично я люблю шлюзы. Они приятно прерывают однообразие гребли. Люблю сидеть в лодке и медленно подниматься из прохладной глубины к новым видам и горизонтам; или проваливаться, так сказать, вон из мира, и дожидаться, в то время как скрипят мрачные ворота и узкая полоска света между створками медленно расширяется, пока вся смеющаяся река снова не раскинется перед вами и вы не выплывете из краткого плена на ее приветливые воды.

Живописные местечки — эти старые шлюзы. Толстый старый сторож, его бодрая жена и быстроглазая дочурка — все это люди, с которыми приятно перекинуться несколькими словами. Вернее, так было прежде. За последнее время управление Темзы, очевидно, обратилось в общество покровительства