засветить его фотоматериалы. Пришлось подойти и нажать на дверь рукой. Слышно было, как щелкнул под давлением крючок. Он был слабенький, но дверь держал. Из маленькой щели под полом дул ветер. Довольно странно.

– Терентий! – позвал я.

Иван яростно замотал головой и указал на дверь. Что он хотел сказать? Что нельзя никого звать? Или что Терентия здесь нет?

Отступив немного, я ударил в дверь ногой. Как раз там, где располагался крючок. То-то будет смеху, если Терентий проявляет сейчас свою лучшую фотоработу!

Крючок отлетел, дверь распахнулась. В фотолаборатории было светло! Черные шторы были сорваны с окна, да и само окно… Остался только оконный проем. Стекла были выбиты вместе с рамой. Выбиты наружу, словно Терентий выскочил через окно, захватив его с собой.

Несколько стекляшек валялось на полу. Скорее всего, куски стекла из окна. Но, может быть, и разбившиеся заготовки для фотопластинок.

В комнате не было ничего, что могло представлять опасность. Все помещение просматривалось, спрятаться в освещенной фотолаборатории было негде.

Я подбежал к окну и выглянул в сад. Осколки стекла и обломки деревянной рамы валялись на земле. Немного дальше – еще какая-то куча мусора. Среди молодых яблонь петляет тропинка, ведущая напрямую в главный корпус. По ней мы ходили в столовую.

Теперь мне стало ясно, что встревожило Ивана. Он возвращался с обеда, когда заметил выбитое окно в лаборатории товарища. Сам исследовать комнату он не решился и прибежал за мной. Точнее, наверное, не за мной, а за любым, кто окажется в лаборатории.

– Вызывай службу безопасности! – приказал я студенту, выпрыгивая в выбитое окно.

Час назад я видел Терентия в большом зале лаборатории, а два часа назад проходил по тропинке из столовой. Окно было целым. Стало быть, если Терентий похищен, это произошло не больше часа назад. Если он сам инсценировал нападение на свою фотолабораторию, то не больше двух часов назад. Хотя я не понимал, зачем Терентию могло понадобиться вышибать собой раму, такой возможности я тоже не исключал.

В любом случае следы на улице совсем свежие. Если они есть. А их не может не быть. Наконец-то.

В саду стоял мерзкий запах, густой и тяжелый. Омерзительно вонял мусор, зловоние шло от деревьев и даже от стен лабораторного корпуса. Что-то здесь было не так…

Под зловонием я понимаю, конечно, еле слышный, но чрезвычайно противный запах, различимый для опытного носа. Нетренированный человек просто почувствовал бы дискомфорт и не понял бы, откуда он пришел. Я знал – дело в запахе. Чужом, неведомом, страшном. Если бы я был мастером-нюхачом, то смог бы выделить каждую его компоненту и понять, кому принадлежит запах, чего можно ожидать от его обладателя. Но я всего лишь немного натренировал свой нюх и мог разобрать, откуда идет ощущение. Не более того.

На влажной земле под окном явственных отпечатков не нашлось. Если не считать острых ямок треугольной формы. Точнее, не треугольной, а пирамидальной. Пирамидка – острая, зазубренная.

Такие следы я уже где-то видел. Там, где они были совсем неуместны…

Я пытался вспомнить, где именно, а сам тем временем углублялся в сад, надеясь выйти на более реальные следы похитителей. Треугольные ямки, скорее всего, побочный продукт их активности. Или они все же передвигались на чем-то напоминающем ходули? Маловероятно, ведь ямки были не настолько глубокими. Даже легкий человек вдавил бы такую острую ходулю гораздо глубже. А окно выбил кто-то отнюдь не легкий и не слабый…

В саду я набрел на размытое кострище, оставшееся, наверное, от студенческого пикника, и сразу вспомнил, где я еще видел след – в пепле костра неподалеку от перевала. Вместе с Валией и Шмигги. Гном тогда сильно чего-то испугался, но не признался чего. А я почему-то не вытряс из него нужной информации. Не посчитал, что это очень важно.

Но и тогда след мне что-то напомнил. Не так явственно, как здесь… В этом саду все было так же, как и там, где я видел его прежде. Священники, студенты, лес, мокрая листва… Палатки… Нет, не палатки!

Я вспомнил! Такие же ямки были в том месте возле Провала, где я нашел отца Филарета, умершего у меня на руках. Тогда я еще подумал, что углубления в земле похожи на следы от кольев палаток. И вспомнил о студенческих спортивных лагерях. Здесь было то же самое!

Но какая связь была между лесом на Машуке рядом с Бештауном и здешним садом? Священники. Точнее, жители Славного государства. Если так, убийства и похищения можно было объяснить происками вражеских диверсантов. К примеру, турок и их союзников, использовавших похожее оборудование. В Бештауне наверняка могли найтись союзники турецких пиратов. Вера-то у турок и некоторых бештаунцев одна…

А еще не исключено, что за время моего отсутствия на Земле здесь завелась какая-то тварь, которая оставляет такие странные следы и проглатывает свои жертвы целиком. Или уносит их в хитро укрытые норы? Но почему тогда я ни разу об этом не слышал?

Я метался по саду около часа. И не нашел ничего. Ни Терентия, ни следов его похитителей. Лишь несколько зимних яблок, укрывшихся от сборщиков на небольшом деревце. Этими терпкими ароматными яблоками я подкрепился и вернулся к лаборатории.

На месте происшествия уже возились человек пять в серой форме – из службы безопасности местной милиции. Здесь же были профессор Слуцкий, и ректор Степанов, и немой Иван. И еще несколько студентов, которых я не знал. Поодаль от всех переступал с ноги на ногу Касым Нахартек. Тоже, должно быть, прослышал, что у нас неладно, и убежал со своих занятий.

Моему появлению присутствующие обрадовались. Касым хотел броситься навстречу, но передумал. Увидел, что живой, и хорошо…

– Мы уже думали, что и вас придется искать, господин Лунин, – прямо объявил ректор. Я через силу улыбнулся:

– Нет, Порфирий Петрович. Меня пока искать не нужно – ни в качестве потерпевшего, ни в качестве подозреваемого. Но ничего радостного сообщить не могу.

Крепкий мужчина в серой форме, с волевым подбородком и большими, близко посажеными глазами решительно подошел ко мне.

– Полковник Тарасов, главный следователь службы безопасности милиции Краснодарского округа, – представился он. – Занимаюсь этим делом. Расскажите, что случилось?

– Расскажу, – кивнул я, еще раз окидывая взглядом место события.

Оглядевшись, я вздрогнул. Все было как в страшном сне. Только теперь я вроде бы проснулся… Дело в том, что дурно пахнувшей кучи мусора, лежавшей неподалеку от окна, больше не было! Неужели ее успел убрать рачительный завхоз университета? Предположение нелепое. Не успел бы, да и разве безопасники позволили бы уборщикам возиться на месте преступления?

– Что-то не так? – спросил полковник, от которого не укрылось мое недоумение.

Сказать или не сказать? Надо мной еще смеяться будут…

– Вы поняли, чьи следы отпечатались в подсохшей луже? – ответил я Тарасову вопросом на вопрос.

– Нет, – ответил полковник. – Вы знаете?

– Не знаю.

– Может быть, ходил кто-то с тростью? – предположил главный следователь.

Такая мысль не приходила мне в голову. Почему бы и нет? Но зачем он истыкал тростью лужу? И как получилось, что он ни разу не оставил на мягкой земле отпечатка ноги? Неужели настолько предусмотрителен?

– Может быть, – пожал плечами я. – Здесь странно пахло…

Тарасов посмотрел на меня с интересом.

– Пахло? – переспросил он. – Люди обычно обращают мало внимания на подобные вещи. Да, действительно, пахло здесь странно. Я тоже заметил… Чем, по-вашему?

– Не знаю этого запаха, – ответил я.

– По-моему, гнилью, – предположил полковник.