Внедрившись в толпу, мы изображали целеустремленных работников, спешащих на свое место. Дима деловито помахивал котелком – алмаз, лежащий на нем, был прикрыт ветошью. Только никакого рабочего места у нас, понятное дело, не было. Мы вообще имели слабое представление о том, кто и в каких помещениях монастыря сейчас трудится. А мыкать все время среди расходящихся к месту работ техников и сменяющихся с постов солдат нельзя. Убираться отсюда нужно было как можно скорее. Но вход во двор был оборудован совсем не символическим контрольно-пропускным пунктом. Там устанавливали личности входящих на территорию монастыря, да и выходящих наверняка проверяли… Дима резко толкнул меня в бок.

– Чего тебе, поэт? – я едва не подпрыгнул.

– Вертолет, – заявил Дима, кивая на площадку, огороженную колючей проволокой.

– Несерьезно, – покачал головой я. – К вертолету нас не пустят, да если и пробьемся, поднимемся в воздух – собьют через пару километров. Тут не дикие скалы. Видел, сколько самолетов в их распоряжении? Догонят и расстреляют из пулеметов.

– Другие предложения? – поинтересовался китаец.

Я промолчал. Мила прижимала к себе испугавшегося большого количества людей, затравленно озиравшегося Беточку.

– Тогда пойдем ближе к вертолету, – предложил молодой человек. – Не все ли равно, куда идти? Стоять на месте гораздо более подозрительно.

Мы направились к забору из колючей проволоки, вдоль него добрались до ворот. По тропинке здесь спешило много народу – вертолетная площадка преграждала проход из северной части хозяйственного двора в южную.

Вход на огороженную площадку охраняли двое солдат с автоматами.

– Внутрь! – скомандовал китаец. Зачем? – изумился я.

Но Дима не стал утруждать себя ответом. Рванувшись к ближайшему солдату, он вырвал у него из рук автомат, не прерывая движения, ударил прикладом лоб второго часового. Бросок был рассчитан хорош но что толку? Солдат, дежуривший на вышке в не скольких метрах от ворот, уже разворачивал в нашу сторону пулемет.

В руке у меня словно сама собой оказалась граната, подаренная Милой. Кидать гранаты я любил и умел.

Бросок, стальной цилиндр бьет в лоб часовому на вышке. Парень падает через перила и летит вниз. Летит долго, потом ломает дощатый навес какого-то сарая и проваливается внутрь.

Растерянная Мила даже успевает сказать:

– Вообще-то нужно выдергивать кольцо…

И в это время граната, оставшаяся на площадке пулеметной вышки, взрывается. Пулемет вырывается из гнезда и подбрасывает метров на десять к небу. Вспыхивают сухие доски. Вопят люди в толпе. Мы спешим дальше. Мимо вертолета, в глубь дворика, уставленного техникой.

– Склоняю голову в почтении перед мастером, – прокричал Дима, оценивший точно рассчитанный бросок, когда мы обогнули обитый толем сарайчик – по всему видно, склад с запчастями.

– А я не склоняю голову перед твоей идеей. Мы в этом дворике – как крысы в норе с одним выходом.

– Я приметил в горе интересную штуку, – заявил Дима.

– В горе? Что ты имеешь в виду?

– Доберемся – узнаешь, – заявил китаец. – В любом случае, на той стороне вертолетной площадки есть ход в скалу. И целый лабиринт ходов. Спрячемся.

На долину обрушился вой сирены. Техники и рабочие орали, солдаты стреляли в воздух. Теперь еще объявили боевую тревогу.

Навстречу нам, застегивая кожаные куртки, мчались двое парней. Я уже собирался обездвижить хотя бы одного из них, но молодые люди резко свернули в сторону и поспешили к вертолету.

– За ними! – предложил китаец.

Я схватил его за ворот.

– Нет!

– Почему?

– Мне кажется, так будет лучше…

Двигатель вертолета взвыл, лопасти винта пришли в движение. Через минуту он взлетит. Китаец смотрел на вертолет с жадностью.

А я вынул из рюкзака свое устройство связи, щелкнул тумблером и громко сказал в микрофон по- русски:

– Диверсантами захвачен вертолет. Повторяю, диверсантами захвачен вертолет.

Еще один поворот тумблера, и, слегка изменив голос, я крикнул:

– Улетаем! Скорее улетаем отсюда!

На душе было муторно. Я не хотел никого убивать, не желал быть причиной гибели людей. Но это – война. А на войне неизбежны потери.

Операторы зенитных установок, штабисты, часовые и дежурные сейчас, спустя несколько секунд после объявления тревоги, на взводе. На каком языке прошла информация, они даже не заметят. Русский понимают многие, а кто не понимает – для того переедут дежурные радисты, которые дублируют все