самой заветной мечты и раскроет нам ее тайну…
Он посмотрел Хосе прямо в глаза и стал водить руками перед лицом юного индейца. Хосе смертельно побледнел. Глаза его расширились, тело закаменело, зрителям слышно было его глухое, неровное дыхание…
– Он не должен был делать этого с индейцем, – прошептала какая-то американка. – Это жестоко.
– Да, малыш, – сказал маг. – Теперь ты видишь это. Все это – твое. Ну же, расскажи нам, малыш, о том, что ты видишь…
– Эль Сеньор! – воскликнул Хосе. – Эль Сеньор!
Он оказался в точности таким, каким его описывали – сначала отец Хризостом, а потом все учителя из Сан-Мигеля; таким же, как на многочисленных картинках в коммунистической прессе. Да, по этому пункту между духовенством и коммунистами не было ни малейших разногласий, а поскольку они смертельные враги, значит, это должно быть правдой. Вокруг него извивались языки пламени и лежали пачки банкнот со знаком доллара; позади стояли голые девицы – они извивались, как в свинских фильмах, а груди и лона у них были прикрыты знаками доллара. В руке он держал американский флаг, которым размахивал. Справа были видны пушки, танки, люди в военной форме и самолеты, сбрасывающие бомбы; разумеется, как и утверждали священники, у Эль Сеньора были раздвоенные копыта и рога, но еще у него была седая бородка; на нем был жилет, вышитый знаками доллара, и цилиндр с лентой в виде американского флага. Одна его нога стояла на теле убитого крестьянина, голодная жена которого сжимала в руках исхудалого ребенка… Публика корчилась от смеха, глядя на юного индейца, в состоянии гипноза принявшегося с таким счастливым лицом расписывать свое наивное видение Зла и Дьявола, которое, похоже, было слеплено из самых устаревших церковных штампов вперемешку со всеми карикатурами из коммунистической прессы. Когда наконец маг вывел его из транса, Хосе завертел головой, оглядываясь по сторонам, словно разыскивая что-то. Затем обратил к итальянцу горящий, восхищенный и совсем детский взгляд: по всей вероятности, он никогда не слышал о гипнозе и был уверен в том, что маэстро обладает сверхъестественными способностями.
Следующим вечером Хосе опять пришел в кабаре. Но великий маэстро не уделил ему ни малейшего внимания. Полностью игнорировал его и, казалось, даже не узнавал. Наверное, считал, что нужно соблюдать осторожность. Он выбрал из зрителей другого – какого-то толстозадого американского туриста – и заставил его увидеть кучу голых девиц – и все.
Хосе ушел, не дождавшись конца представления, и направился в гостиницу «Кортес», где маг остановился. Он взял ключ, поднялся в его комнату в сопровождении ночного портье, – прекрасно зная репутацию юного балбеса, тот мгновенно повиновался ему. Хосе вошел в номер и отдал ключ портье.
Когда маэстро вернулся к себе, было уже поздно, и Хосе сразу же с изумлением понял, что тот пьян. Итальянец взглянул на сидевшего в кресле юного индейца – чистенький голубой костюм, голубая рубашка, белый галстук и белая панама.
– Что ты здесь забыл? – заплетающимся языком глухо спросил он.
Хосе опешил: чтобы одаренный такой способностью человек, имеющий такие связи, вдруг испытывал потребность напиться – такого он никак не мог понять.
– Почему вы не выбрали меня сегодня вечером? – спросил он. – Почему не позволили мне увидеть?
Итальянец снял пальто. Он все еще был во фраке, в тусклом свете на фоне белого жилета его густая черная борода и лицо казались совсем темными.
– Зачем тебе нужно, чтобы я выбрал тебя? – проворчал он, тупо уставившись на Хосе.
– Каждый вечер я выбираю кого-нибудь другого. Иначе зрители решат, что у меня есть помощник. Мне не нужен помощник. У меня есть сила, я сильнее всех… Ты мне не нужен.
Убирайся.
Он сел в кресло и начал стягивать башмаки.
– Я могу проделать это с кем угодно. Такое уж у меня дарование.
С хитрым видом он взглянул на индейца и подмигнул ему:
– Сверхъестественное, ты же понимаешь. Мне его Дьявол подарил, ха, ха, ха!
Хосе сглотнул слюну. Лицо его напряглось, щеки ввалились, ноздри раздулись. Он и не знал, что его сердце способно забиться с такой силой. Он так ждал этого мгновения.
– Я сильнее всех, – сказал великий маэстро, массируя себе большой палец на ноге. – На будущей неделе я впервые выступаю в Лас-Вегасе. Сильнее меня нет никого. Я их всех обскакал. Дайте мне зал на двадцать тысяч зрителей, и одним движением рук я заставлю их увидеть все, что захочу. Заставлю ползать по полу, снимать штаны, кричать: «Да здравствует император!», «Viva’l Duce!», «Sieg heil!». Все что угодно заставлю делать. Есть, правда, один немец – Ганс Крюгер, да еще француз Белладонн, но, пожалуйста, пусть приходят – уверяю тебя, я не боюсь их, я никого не боюсь. Нет у меня соперников. Я показывал свой номер королям, великим диктаторам, действительно важным персонам. У меня есть ордена всех стран.
Он шумно рыгнул.
– Сам не понимаю, зачем заехал в это грязное место. Конечно, они хорошо платят, но мне везде платят хорошо. Хотя нет, на самом-то деле я прекрасно знаю, почему приехал: из-за девочек. Здесь вам предложат самых молоденьких, настоящих девчушек, и при этом никаких неприятностей с полицией. Люди здесь повально развращены, совершенно испорчены, это и в самом деле отсталая страна. Вчера у меня была одна малышка… y-y-y! Не буду ударяться в подробности, но, уверяю тебя, она чертовски способна, у нее просто талант. Чертенок. Обожаю эти края, стоит признаться. Порнофильмы… их крутят в общественных кинотеатрах, совсем как в Гаване во времена Батисты, и не запрещают смотреть несовершеннолетним. Да все прекрасно! Стоит только потребовать что бы то ни было, как вам тут же это предложат.
Этот народ полностью выродился. Я тебе честно признаюсь, что согласился на приглашение в «Эль Сеньор» по очень простой причине: я приехал сюда разрядиться, хорошо провести время. Периодически надо перезаряжать батарейки. Только надо сказать, что я все уже видел и на самом-то деле ничего особенно нового тут почти и нет. В сущности, мальчик мой, если ты знаешь какой-нибудь свинский номер, которого я еще не видел, – что-нибудь поистине омерзительное, – обрисуй мне его как следует, потому что, как я уже заметил, воробей я стреляный, меня ничем не удивишь; сможешь мне его назвать – получишь хорошие чаевые. Не старый фокус с ослом и собакой – его везде показывают, – а что-нибудь другое, действительно новенькое. Нечто поистине оригинальное и абсолютно омерзительное.
Теперь он уже просил, почти умолял, лицо у него стало тоскливо-обеспокоенным, словно он опасался, что чего-то «абсолютно омерзительного» вообще не существует.
– Сделайте еще раз так, чтобы я увидел, – прошептал Хосе.
Великий маэстро зевнул:
– Катись отсюда. Не сегодня. Я устал. В другой раз. О1 Если ты знаком с действительно порочными девчушками… что-нибудь особенное, тогда да, я сделаю – ты увидишь все, что пожелаешь. Я могу так сделать, ты сам прекрасно видел, это вполне в моей власти. Даром ничего не делается, а ты, мне кажется, поганый маленький балбес, которому известны все злачные местечки. Похоже, есть в городе одна новая штука, нечто потрясающее. Но, по сути, я уже в это не верю. Существует определенный предел тому, что можно сделать в этой области.
Всегда сулят что-то новенькое, и вечно оказывается лишь видимость новенького. Я большой любитель порнографии и знаю, о чем говорю. В Бангкоке, на Бирме, в Японии я все повидал.
Выбор весьма ограничен. В Германии еще, пожалуй, можно что-то найти: немцы уж коли за что берутся, то хватают через край. Да уж что там!.. По сути, я в это уже не верю. Попроси меня об этом в другой раз, мальчик мой. Уходи.
Он зевнул, затем его глаза выкатились из орбит и застыли; он резко выпрямился под дулом направленного на него пистолета.
– Поторопись, – сквозь зубы молвил Хосе. – Я не шучу. Сейчас же сделай так, чтобы я увидел это, или я продырявлю тебе шкуру. Ты будешь не первым. Пошевеливайся, тебе говорят: я хочу поговорить с ним.
– С кем? – пролепетал обезумевший маг. – С кем ты хочешь поговорить? Что такое я вчера заставил тебя увидеть?.. Я не…
И тут он вспомнил. Постарался удержаться от смеха. Легкая издевательская усмешка – вот все, что он мог себе позволить. С этими дикими суеверными индейцами нужно быть поосторожнее. Все они очень верующие. Только вот отняли у них их древних идолов, а нового Бога, которого насильно запихали им в