Приходится немного полемизировать. Вопрос стоит так: или мы создаём вещи совершенные, или мы создаём вещи с трещинами, с пятнами, с брачком.

К рабочему обращаются с определённым требованием: «Деталь ты должен сделать так, чтобы она в работе машины не мешала — и никакого брака».

Здесь некоторые товарищи очень красиво, даже излишне красиво, по-моему, защищали право на брак (аплодисменты), на бракованные вещи. Этого нельзя делать.

Нельзя брак защищать. Мы должны делать вещи совершенные. Если мы будем оправдывать всякие промахи и ошибки — это не дело.

Когда я говорил в первый раз, я забыл, или не то что забыл, а не нашёл места, чтобы указать, предложить вашему вниманию некоторую тему, которая позволила бы чрезвычайно широко развернуться творческим способностям нашим.

Многие наши писатели пишут биографии героев, и обычно это выходит ниже литературы. Почему бы нам не попробовать писать эти биографии не только в прозе, но и в стихах одновременно? Прозе, очевидно, не свойственен пафос, который в авторе вызывает герой. Я предлагаю дать несколько биографий одновременно в прозе и стихах. Пусть сначала пойдёт проза, затем стихи, а потом опять проза, снова стихи и т. д. Этого никто никогда не делал. Может быть, нам следует попробовать? Может быть, возможны такие произведения? Я не знаю, но если бы я был помоложе и если бы у меня было время, я бы за это взялся обязательно. (Голос: «Демьян делает».) Да, но это немножко не то.

Затем есть ещё тема, которую, по моему мнению, нам обязательно надо использовать, — это та сказка, которая говорит о разных волшебных превращениях, о том, как люди мечтали о полётах в воздух, о самолётах. Я много раз говорил о том, чтобы нам попробовать эту сказку связать с нашей действительностью, показать, как эта сказка осуществилась, как она стала реальностью. Здесь — большой простор фантазии, большой простор творчеству, простор реализму, которые не исключают широких взлётов воображения. Эту тему я предлагаю на ваше обсуждение. (Аплодисменты.)

Дорогие товарищи, есть книги, которые хуже плохих переплётов, и есть такие книги, для которых потребен самый лучший переплёт. Эту разницу понять надо. Я говорю, конечно, иносказательно — речь идёт не о книгах.

Спор, который здесь происходил, напоминает некий древний водевиль. Этот водевиль был озаглавлен: «Которая из двух». Имелись в виду женщины, и «Которая из двух» — подразумевалась лучшая из двух.

Профессиональные навыки наши привели к тому, что здесь ставился вопрос: а кто лучше, кто значительнее — кинематография или литература? Этого не говорили прямо, но это всё-таки подразумевалось. Ставился вопрос: кто кого учит — литератор учит кинематографиста или кинематографист литератора?

Начиная так лет тридцать тому назад с лишечком, когда возникал Художественный театр, режиссёрами были завоёваны чрезвычайно широкие права. Мы знаем, что с той поры выросли такой исключительной силы режиссёры, как Станиславский и другие. Некоторые из них уже считаются гениальными. Я, конечно, отнюдь не хочу понизить эту оценку, но мне всегда казалось, что при наличии таких гениальных режиссёров у нас должны были быть гениальные комедии, гениальные драмы, а их нет. Странно?

Некоторое своеволие режиссёра, конечно, существует. Люди привыкли обращаться с литературным материалом, — я в данном случае говорю не только о кино, но и о театре, — с пьесой или со сценарием так, как столяр с доской. Конечно, краснодеревец-столяр из простой доски может сделать прекрасную вещь. Верно это? Верно. Но мне всё-таки кажется, что литератор-то немного больше знает, чем режиссёр: у него поле зрения шире, у него количество опыта больше, он более подвижный в пространстве человек, а часто режиссёр работает в четырёх стенах театра и знать ничего не хочет, кроме сцены. Я говорю это не в укор кому-нибудь, а просто констатирую факт.

Что тут получается? Получаются некоторые недоразумения, от которых надо избавиться, — они многому мешают, многое портят.

Я редко бываю в театрах, но замечаю, что у героя, который по сцене ходит, слова не совпадают с жестом, и образу автора герой не отвечает по той причине, что режиссер подходит к нему с традиционным отношением, как издревле принято подходить к герою. Между тем герой наш, как это здесь сказано кем- то, — другой: он иначе грустит, он иначе веселится, он иначе себя ведёт. Он, может быть, грубее себя ведёт, он не так культурен, как маркиз, но мы пока не маркизы и, надеюсь, не будем оными.

Почему я это говорю и чего боюсь? Я боюсь, чтобы режиссёры кино не своевольничали в той степени, в какой своевольничают режиссёры театра. Как тут, так и там должно быть достигнуто этакое гармоническое соединение двух сил, работающих в одном направлении. Это даже не параллельные силы, а силы, как бы втекающие одна в другую.

Думается мне, что на будущем собрании, если таковое состоится, надо поставить вопрос этого порядка. Надо потолковать не о какой-то демаркационной линии, которая распределила бы права режиссёра и сценариста, а о том, как сделать так, чтобы это слилось в нечто единое целое и дало бы наибольший эффект.

Здесь говорилось довольно много, и всё время звучало, что одни работают как будто на чужом материале, которым они сплошь недовольны, а хозяева материала также сплошь недовольны тем, что с их материалом обращаются недостаточно уважительно, недостаточно бережно и т. д. Надо это устранить. Мы грамотные люди и люди, одержимые стремлением делать хорошие вещи. Мы можем столковаться.

Тут указывались разные мелочи, на которые также надо обратить внимание. Товарищ Сейфуллина говорила о том, что засахаривают ребят. Я детских фильмов не видал. У нас, кажется, вообще нет картин о детях. (Щербаков: «Рваные башмаки».)

«Рваные башмаки» — это прекрасная вещь, но у нас не показаны пионеры. Нет тех пионеров, которых уничтожают и бьют враги. На эту тему никто ничего не дал. (Довженко: «На эту тему будет «Бежин луг».) Это хороший замысел. Пионеров перебито уже много. В то же время они всё более активно входят в нашу действительность как некая рабочая сила. Я не говорю о Павле Морозове. Сколько было таких случаев, когда пионеры предотвращали крушения поездов, когда они, не считаясь с родством по крови, обнаруживали родство по духу и шли против своих родственников точно так же, как Павел Морозов, и были уничтожены так же, как и он.

Это — большая тема, товарищи. Пионером следует заняться также и по тем специфическим условиям, которые вызвали недавно довольно суровый декрет.

Ребят надо воспитывать. Мы, инженеры душ, берёмся воспитывать взрослых, а маленьких? Почему бы нет? Следует. Надо серьёзно заняться этим делом. Это — источник многих интересных тем.

Расскажу и я вам один факт. Был я как-то в Мурманске, и меня там познакомили с одиннадцатилетним парнишкой. Парнишка, наклевавшись новых веяний, устроил у себя в квартире ленинский уголок. Папаша у него — выпивающий человек, пришёл, посмотрел и весь этот уголок уничтожил, а парнишку выдрал. Но юный, новый человек нисколько не смутился и снова восстановил уголок. Папаша его ещё раз, а он ещё раз восстановил. Папаша его ещё раз, а он опять восстановил. Кончилось тем, что на девятый раз папаша сдался: чёрт с тобой, пускай будет уголок! Мало того, что сдался, папашу начали немного стыдить, — что ты, мол, зря ребёнка бил, ребёнок правильно делает! Говорят, папаша даже пить перестал. В последнее я не очень верю, но допускаю. (Смех.)

Одним из самых существенных выступлений сегодня было выступление товарища Александрова. Это чрезвычайно важное выступление, но литераторов оно, к сожалению, не касается. Мы в этом деле вам не помощники. Товарищу Александрову надо иметь дело с учёными. Я рекомендовал бы вам познакомиться с профессором Бауэром. Это по вашей части. Он покажет вам нечто действительно исключительное. Он работает с клеткой животного организма. Вы увидите у него совершенно изумительные вещи.

За всем тем, что здесь было сказано, чувствуется желание делать. Чувствуется, что многим, а может быть, и всем, наслаждение делать уже знакомо, а это такая большая вещь, при помощи которой создаются