передать ему через меня самые лучшие пожелания, не похвалить и не одобрить наш союз?
— Эван, я вовсе не из-за этого.
— Но ты не рада, и мне больно это видеть.
Она взяла меня за плечи:
— Я безумно боюсь за тебя.
Я растерянно моргала:
— И все? Ну, мамуль, я же тоже боюсь! Несколько моих одноклассниц… — Мой голос дрогнул. — Они были беременны, и это… — Я не могла произнести этих слов, во всяком случае, здесь, на кладбище, — слов, не вязавшихся с новой жизнью, зародившейся во мне. В глазах матери я видела горечь и боль. — Ты ведь знаешь, что случилось с теми детьми? — спросила я.
— Да, мы с отцом поговорили обо всем.
— Обо всем? — Я испуганно попятилась. — Боже! Так он знает, что я беременна? И что он сказал?
— Сама его спроси. — Она кивнула в сторону облезлой лужайки: — Вон он.
С другой стороны могилы через толпу к нам шагал отец. Внутри у меня все сжалось.
— Да вы всю неделю на пару прорабатываете меня! — не выдержав, возмутилась я. — Чего вы от меня хотите? Того, о чем говорил отец вче…
Да, вчера. До меня только сейчас дошло. Теперь понятно, почему я привиделась ему в безукоризненно белом платье перед церковным алтарем. «Не совершай опрометчивых поступков». Так вот что он имел в виду. Не просто «не выходи замуж», а «не выходи замуж скоропалительно». Да провались он пропадом вместе со своим хитрым подтекстом!
Обойдя толпу скорбящих, он подошел к нам, взял мать за локоть и чмокнул в щеку. Лицо его было таким же напряженным — сухое, колючее, как кактус.
— Потрясающе выглядишь, Энджи.
— Спасибо, Филип.
Он распростер руки и подождал, когда я шагну в его объятия. Я обняла его нервно и обреченно. У могилы священник поправил на плечах пурпурную накидку и жестом пригласил всех на церемонию.
— Пошли, — сказала я, стараясь не смотреть отцу в глаза.
Взявшись за руки, мы вместе двинулись к могиле.
Священник воздел руки для последнего благословения. В переднем ряду понуро, словно обмякший мешок с рисом, сидел Скотти Колфэкс. Сбоку стоял Томми. Он был начеку. Я узнала в толпе и других офицеров. Сама же держалась поближе к родителям.
Все мы молчали. Да и что же тут скажешь? Напряженная атмосфера угнетала.
Когда прозвучало последнее «аминь», люди направились к своим машинам настолько поспешно, насколько позволяла обстановка. Все торопились поскорее убраться в холодок. Отец повел нас на стоянку. Прикрывая глаза рукой, он вглядывался в горизонт, где высились расплывчатые очертания гор.
Мать проследила за его взглядом.
— Времени-то сколько прошло, правда?
— Да и город совсем другой. Хотя, возможно, это только кажется. — Он искоса взглянул на нее. — А вот горы, похоже, такие же, как в наш с тобой первый день здесь.
Мы подошли к его машине. К нам подскочил Томми и, не переставая наблюдать за обстановкой, пожал отцу руку.
Отец просиял.
— Сколько лет, сколько зим! Рад тебя видеть, сынок!
— Сэр, — Томми понизил голос, — когда гроб опустят в могилу, Скотти возложит на нее цветы и игрушечного медвежонка. С этого момента мы будем вести наблюдение за кладбищем двадцать четыре часа в сутки и семь дней в неделю. Вот и посмотрим, удастся ли нам поймать Койота на крючок. — Он внимательно изучал толпу, потом спохватился и улыбнулся отцу. — Кстати, поздравляю! Вы ведь теперь счастливый отец.
— Прошу прощения, не понял.
— Ну как же, дочь замуж выходит! Пусть даже за такого чувака, который строит из себя супермена.
Он подмигнул мне, извинился и отошел поговорить с кем-то из офицеров, вытаскивая на ходу пачку сигарет.
Ветер трепал мои волосы. Я молила небеса, чтобы они послали мне мужества.
— Пап, мама говорит, ты уже знаешь про ребенка.
Он смерил меня долгим пристальным взглядом и уже открыл рот, чтобы что-то сказать, но я остановила его.
— Событие неожиданное, но очень радостное. Бесценный Божий дар. — Я проглотила сухой ком в горле. — Если я подвела тебя, то прости.
Он заметно смягчился и притянул меня к себе.
— Котенок, ты меня не подводила. Просто твое счастье и здоровье очень многое для меня значат.
— Но ты-то меня пойми! Пожалуйста!
И опять слезы. Если так пойдет дело, мне грозит обезвоживание. К счастью, на кладбище подобные выплески эмоций никого не приводят в изумление. Отец прижимал меня к себе, пытаясь успокоить.
— Ш-ш… — шептал он мне на ушко, раскачивая взад и вперед, словно баюкая. — Все будет хорошо. Ты переживешь это.
Я вытерла глаза.
— Честное слово! А потом мы устроим самую чумовую свадьбу на свете, и после нее малыш вряд ли продержится в твоем пузике девять месяцев.
— Что?
Он продолжал прижимать меня к себе.
— Если ты хочешь настоящую большую свадьбу, то…
Я удивленно посмотрела на него:
— Что все это значит?
— Ничего. Просто звучит очень заманчиво. — Он отпустил меня и пошел к машине. — Надо увести тебя с солнца. А где Джесси? — обернулся он. — Я думал, он будет здесь.
— Я тоже так думала.
— А он разве не… — Они с матерью переглянулись. — Он вообще не приехал?
Интонации в его голосе насторожили меня. Он смотрел куда-то вперед. Мать тоже разглядывала горы вдалеке.
Я замедлила шаг.
— Послушайте, что происходит?
— Он сказал, что собирается приехать сюда к тебе. При сложившихся обстоятельствах другого я от него и не ожидал.
Я остановилась, преодолевая дурноту.
— Не могу дозвониться до него. По-моему, что-то произошло. Вы знаете? Скажите мне что!
Они переглянулись.
— Папа!
Такое ощущение, будто в лицо запустили пирогом. Пирогом с металлической начинкой. «У меня здесь есть кое-какие дела». Вот они, его слова!
— Ты что, ездил к нему поговорить?
Отцу даже не надо было отвечать — все отразилось у него на лице. Да и у матери тоже.
— О Боже! И что ты ему наговорил?
Взгляд его стал настороженным.
— Мы просто размышляли о твоем будущем.
— Что значит «просто»? «Просто» о нашем будущем?!
