пойдет на риск — не побоится ни «Южной звезды», ни этого жуткого Койота. И только ты можешь отговорить ее.
Фил совсем сник. В голосе его звучала неподдельная горечь и глубоко затаенный страх.
— Поэтому мне нужно услышать твой ответ. Предельно честный.
— Как сильно я люблю твою дочь?
Джесси слышал, как хлопнула входная дверь, как завелась и отъехала машина Фила. Он сидел за кухонным столом, и солнечный свет, заливавший весь дом, играл на бутылках кока-колы. За окном шумел прибой — безжалостный в своем легкомыслии и бездумности. Как просто все устроено в этом мире!
Джесси долго смотрел в пустоту, потом смахнул на пол бутылки и обхватил голову руками.
Глава 24
Священник пыхтел — от жары и ощущения важности происходящего. Стоя перед алтарем церкви Святого Креста, он распростер руки для заключительного благословения:
— Да пребудет с вами Господь!
Раздавленные горем родственники и друзья Келли Колфэкс встали. Телекамера, установленная сзади у входа, снимала людей, потянувшихся к гробу. Священник, благословляя, осенил их знамением. Крестясь, я слышала, как он произнес: «Покойся с миром!» и «Благодарение Господу!»
Под тихое звучание органа гроб с телом Келли понесли к выходу. За гробом шел ее муж Скотти, поддерживаемый под руки родителями.
Еще ни одно торжественное богослужение не оставляло в моей душе такого тяжелого отпечатка.
На улице я первым делом прикрыла рукой глаза от яркого света. Передвижные телевизионные студии развертывали свои спутниковые тарелки и антенны. Напряжение буквально витало в воздухе над плотной толпой. Я оглядывалась по сторонам.
Где же все-таки Джесси?
Пробираясь сквозь толпу, я включила мобильник и проверила голосовую почту. Никаких новостей, только одно сообщение:
— Эв, я не еду в Чайна-Лейк. Кое-что произо… В общем, я… — Голос его звучал как-то беспомощно. — Вечером я… Нет, утром… В общем, я не знаю. Перезвоню тебе позже.
Вот так мямлить было не в его характере. Я еще раз прослушала запись и поняла, что не ошиблась насчет отчаяния и беспомощности в его голосе.
Через толпу ко мне протиснулась Эбби.
— Мать, да на тебя смотреть больно!
Она заключила меня в объятия. За спиной у нее выбирался из толпы Уолли. Он был в коричневом костюме и напоминал здоровенного пса, которого долго гоняли по жаре, а потом оставили без воды. Под глазами у него темнели круги.
— Твоя статья пробрала меня до слез, — сказала Эбби. — Как и эти похороны.
Я убрала телефон и поцеловала Уолли в щеку.
— Ну? Как поживаешь?
Он растерянно повел плечами:
— Да, в общем, нормально. А ты молодец, что приехала.
Эбби поправила на носу очки.
— На кладбище едешь?
Я кивнула, ища глазами Томми. Он и его коллеги толкались среди прихожан. Им еще предстояло вести наблюдение за толпой во время надгробного богослужения. Они попросили родных Келли оставить на могиле памятные предметы — фотографии, игрушки: надеялись, что Койот явится туда за сувениром на память о проделанной «работе».
Эбби взяла меня под руку и потащила в сторонку на тротуар. Наклонившись поближе, я тихо спросила:
— Когда уезжаешь?
— Сегодня днем. Вот только получу одну запчасть в автомагазине.
Я озиралась по сторонам. Эбби нахмурилась:
— Кого ты выискиваешь?
Я искала Джесси, хотя знала, что его здесь нет. Я надела солнечные очки.
— Томми. Он хочет выставить меня на передовую.
Мы отошли от Уолли еще на несколько шагов. В голосе Эбби звучала тревога.
— Уолли на грани сердечного приступа. Он такого навидался у себя в кабинете, пока полиция там все осматривала. Даже не знаю, как будет работать. Его же теперь туда палкой не загонишь.
Я внимательно посмотрела на нее:
— Но дело не только в этом, да?
Эбби затаила дыхание, потом плечи ее обмякли, и она выпалила:
— Да! Он страшно боится за меня и детей. Наверное, сможет немного успокоиться, только когда мы с детьми доберемся до его отца.
— Вот и отлично.
— Иногда я думаю, хорошо тебе — нет детей и ни о ком не надо беспокоиться…
Знойный ветер обдувал мое разгоряченное лицо. Я почувствовала слабость.
— Ой, Эван, прости… — спохватилась Эбби. — Я не хотела. Какая же я все-таки бываю дура!
— Нет, я вовсе не из-за этого.
Сказать ей или нет? Держать в себе было невыносимо. Вместо предполагаемой радости я чувствовала лишь душевную боль — слишком тяжела для меня эта тайна.
— А что же тогда? — спросила она.
— Да не могу я больше это скрывать. Видишь ли, я… — И тут я увидела в толпе знакомую фигуру с серебристыми прядками. — Мама?!
Она обернулась, сняла солнечные очки и полетела мне навстречу с распростертыми объятиями.
— Вот она где, моя девочка!
— Как же ты не предупредила, что тоже приедешь?
Она тискала, обнимала и разглядывала меня. Темный костюм и бирюзовая блузка смотрелись очень элегантно, но было заметно, что она сильно нервничает.
— В таких обстоятельствах я не могла не почтить память одной из твоих одноклассниц.
Она скользнула рассеянным взглядом по Эбби, явно не узнавая. Ведь в последний раз, когда она ее видела, та была, наверное, на целый дюйм ниже и килограммов на тридцать легче.
Наконец она все-таки узнала ее.
— А-а, это ты!..
В школьные времена Эбби не относилась к маминым любимицам. Из-за унции сушеной травки в кармане Эбби меня поставили на детский учет в полиции. Моя мать тогда, помнится, бушевала и щетинилась как колючка.
Эта ее потребность постоянно опекать раздражала и трогала меня в равной мере.
— Мам, вода под мостом!..
Она поджала губы и бросила на меня обиженный взгляд.
— Эбби теперь добропорядочная культурная гражданка. Даже машину умеет водить. У нее есть любящий муж и трое на редкость смышленых ребятишек. И нам всем не мешало бы брать с нее пример.
Мать только еще больше насупилась. Глаза ее потемнели и грозно сверкнули. Она буквально сверлила меня взглядом, казалось, вот-вот взорвется.
Эбби откинула со лба прядь волос и позвала Уолли. Лицо ее сияло.
— Миссис Делани, напрасно вы беспокоитесь. Я больше не оказываю на Эван дурного влияния.
Я не могла оторваться от взгляда матери. Какая-то простреливающая боль пронизывала меня — не