— И какие пиццы у тебя тут? — спросил Алек.
— В смысле? Ясное дело, как обычно. Съедобно — и ладно.
Софи пересекла комнату и толкнула Джека, чтобы поглядеть на огромную пиццу, которую Гил только что открыл.
— Ты правда собираешься снова есть? — спросила она, глядя на Джека.
Джек оглянулся и вдруг почувствовал, что не может ничего сказать. Черт, да она красавица. Чистое лицо, ни грамма косметики, и все равно она выглядела великолепно. И чертовски соблазнительно. В другое время, в другом месте он бы начал действовать.
— Что? — переспросил он, пытаясь вспомнить, о чем она спросила.
— Я спросила, собираешься ли ты опять есть.
— Да, конечно, я собираюсь есть. Это же пицца. Мы должны ее съесть, пока она горячая.
— Это же очевидно, Софи, — поддержал Алек.
Все это больше похоже на обжорство, подумала она. Софи оставила их наслаждаться Римским пиром[72], который, казалось, доставлял им огромное удовольствие, и пошла на кухню, чтобы налить себе чашечку горячего чая. Софи заметила на стойке пачку пальчиковых батареек и вспомнила о диктофоне, который использовала в интервью с Харрингтоном. Сегодня вечером, несмотря ни на что, она прослушает каждое сказанное Харрингтоном слово. Это достойное наказание за то, что называла его самовлюбленным. Конечно, он был самовлюбленным, но говоря это, она чувствовала уколы совести.
На сей раз она прослушает все очень внимательно. Он мог упомянуть что-то относящееся к Прудхоу- Бей, когда она отвлеклась, и, возможно, это что-то смогло бы пролить свет на ситуацию. Бедняга мертв, и поэтому Софи пообещала себе не жаловаться, пока снова и снова будет прослушивать его скучную речь о каждом из двадцати четырех забегов. И да, сагу о его волдырях тоже. Она не будет перематывать пленку, и неважно, как сильно ей этого хочется. Софи вздохнула. Этот бедняга покойник. Этот чертовски скучный бедняга покойник.
Выпив чай, Софи пошла в спальню за диктофоном. Она думала, что оставила его на столе, но его там не было. Проверив ящики, она вспомнила, что положила его в сумочку сразу перед тем, как позвонила Риган. Эх! Все вернулось на круги своя. Она вспомнила, что держала сумочку, раздался звонок, и веселый голос произнес мерзкое “Повеселись”.
Воспоминания заставили ее содрогнуться. Сумочка должна быть в гостиной.
Но ее там не было.
— Алек, ты не видел мою сумочку? Из красной кожи… — Софи еще раз оглядела комнату. — Я держала ее в руках, когда в меня стреляли. Она должна быть здесь.
— Я ее видел, — сказал Гил с полным ртом пиццы. — Она лежала на полу, прямо у окна, — добавил он, махнув недоеденным куском в том направлении. — Она была вся в крови.
— Вся в крови? Нет, только не моя Prada [73]!
Джек смотрел на Алека и кивнул на Софи.
— Неужели сейчас будет то же самое, что и с блузкой Кабаной?
Софи его услышала.
— То была Dolce&Gabbana, а это красная кожаная сумочка от Prada — единственная в своем роде.
—
Софи вдруг захотелось материться. Она рухнула в кресло рядом с Джеком.
— Была? Удосужься объяснить, что ты под этим подразумеваешь?
— Думаю, ты можешь смело сказать, что Prada помогла спасти тебе жизнь, — сказал Джек. — Пуля прошла сквозь защелку прежде, чем достала тебя.
Софи расслабилась.
— Хорошо, я могу ее починить. Если кожа не испачкалась… если я смогу стереть кровь … где она?
— Не здесь, — ответил Алек.
— Она была частью места преступления, — объяснил Гил, — поэтому ее забрали в лабораторию.
— Я хочу, чтобы ее вернули. Там внутри мой диктофон и мой бумажник со всеми документами, и, о Боже, моими кредитками.
— Утром я позвоню Стейнбеку, — пообещал Алек, доев последний кусок пиццы и начав убирать со стола.
Софи зевнула. Из-за обезболивающего ее клонило в сон, и она была вымотана.
— Разве вам двоим никуда не надо? — спросила она Алека и Джека. — Например, ловить плохих парней?
— Мне нет, — ответил Джек. — Я могу взять отпуск. Если возьму, то найду уединенный пляж, где весь год тепло, и повешу там гамак. Ненавижу холод, и Чикаго иже с ним.
— Ну, уверена, ты замечательно проведешь время, — сказала Софи. — Теперь, если вы извините, мне хотелось бы лечь спать.
— Мы с Джеком уедем, — сказал Алек, — но Гил останется тут на ночь.
— Но… — начала Софи.
— Не спорь со мной, Софи, — предупредил Алек.
Гил подмигнул ей.
— Этот диван выглядит довольно удобным. Обещаю вести себя тихо, как мышка. Ты даже не узнаешь, что я здесь.
Софи неохотно сдалась. У нее больше не осталось сил на споры.
Закрыв дверь за Алеком и Джеком, она подошла к бельевому шкафу и взяла для Гила одеяло и подушку. Потом вернулась на кухню и, выключив свет, пошла в спальню. Гостиную освещал свет от телевизора. Гил смотрел баскетбол с выключенным звуком.
— Спокойной ночи, Гил, — сказала она. — И спасибо.
— Спокойной ночи, дорогая, — ответил он, зевая.
Софи надела пижаму и села на край кровати. Она так устала, что с трудом держала глаза открытыми. Часы на ее тумбочке показывали 23:30. Она еще не могла уснуть. Ей нужно бодрствовать еще полчаса, поэтому Софи взяла журнал и начала читать. Наконец, в 23:55 она тихонько встала с постели. На цыпочках подошла к двери и приоткрыла щель. Гил громко храпел. Аккуратно закрыв за собой дверь, Софи пересекла комнату, подошла к шкафу и, отодвинув стопку обувных коробок на полу, обнаружила небольшую деревянную панель. Стукнула по ней пару раз, и панель открылась. За ней была дыра размером с книгу. Софи засунула внутрь руку и вытащила тонкий сотовый телефон. Посмотрев на тумбочку, она прищурилась, чтобы разглядеть часы. Теперь они показывали 23:59. Она ждала.
Ровно в полночь телефон в ее руке завибрировал.
Софи быстро открыла его и приложила к уху.
— Привет, папочка.
