снова вращались в глазницах; он с прежним нетерпением оглядывал водяной горизонт. Ветер стал свежеть, на море расходилась зыбь.

– Птицы! птицы! – крикнул Тэштиго.

Точно цапли во время перелёта, белые птицы одна за другой потянулись теперь прямо к лодке Ахава и в нескольких ярдах от неё начали кружить и кружить над водою, издавая радостные нетерпеливые крики. Они видели лучше, чем человек; Ахав ещё ничего не замечал в морском просторе. Но вот, всё пристальнее и пристальнее всматриваясь в зелёную пучину, он разглядел в глубине живое белое пятно, размерами не более песца, всплывающее с удивительной быстротой и вырастающее прямо на глазах; потом оно как-то повернулось, и в нём стали видны два длинных кривых ряда белых блестящих зубов, подымающихся из непомерной глубины. То была разинутая пасть и скрученная челюсть Моби Дика, между тем как его огромная затенённая туша ещё сливалась с синевой моря. Сверкающая пасть зияла под днищем вельбота, точно разверстые врата мраморной гробницы; и Ахав, резко взмахнув рулевым веслом, вывернул свою лодку подальше от этого жуткого явления. Затем он окликнул Федаллу, дал знак меняться местами, пройдя на нос, выхватил гарпун Перта и приказал своей команде взяться за вёсла, чтобы по первому же сигналу табанить прочь.

Загодя повернувшись вокруг своей оси, вельбот стоял теперь носом к голове кита, который ещё только должен был с минуты на минуту появиться на поверхности. Но, словно разгадав этот манёвр, Моби Дик с той злобной проницательностью, какую приписывали ему люди, извернулся в мгновение ока и вынырнул вперёд морщинистой головой, проскользнув вдоль самого борта лодки.

Как она вся задрожала, затрепетала, сотрясаясь каждой планкой, каждым ребром, когда кит, перевернувшись на спину, словно разящая акула, лениво и как бы смакуя, втянул в свою разинутую пасть нос лодки, так что его длинная скрученная нижняя челюсть поднялась высоко в воздух и одним из зубов зацепилась за уключину. Голубоватая перламутровая белизна её внутренней прокладки сверкала в шести дюймах над головою Ахава. И вот Белый Кит тряхнул лёгкой дощатой лодчонкой, словно жестокая кошка своей пленницей – мышью. Федалла стоял неподвижно, скрестив руки и глядя прямо перед собою, но тигрово-жёлтые гребцы, спотыкаясь и теснясь, со всех ног бросились на корму.

И тут, когда гибкие борта вельбота заходили ходуном, и кит так дьявольски забавлялся с обречённым судёнышком; поразить же его острогой с носа лодки было совершенно невозможно, потому что тело его, погружённое в воду, находилось под лодкой, а нос её был, можно сказать, уже внутри кита; и две другие лодки невольно остановились, бессильные перед лицом неминуемой трагедии; – вот тогда-то неистовый Ахав, разъярённый дразнящей близостью своего врага, оказавшись живым, но беспомощным, в той самой пасти, которую он так ненавидел; приведённый в совершенное бешенство, Ахав голыми руками ухватился за длинную кость у себя над головой, изо всех сил пытаясь разжать железные тиски. Но тщетно напрягал безумец свои силы – китовая челюсть выскользнула у него из рук; хрупкие борта поддались и с треском проломились, когда обе челюсти, точно два огромных ножа, разрезали вельбот пополам и снова прочно сомкнулись в воде ровно посредине между двумя плавучими обломками. А волны понесли их в разные стороны, захлёстывая расщеплённые доски, и матросы, сбившиеся в кучу на кормовом обломке, судорожно цеплялись за борта и за вёсла.

В то мгновение, которое предшествовало гибели вельбота, Ахав, первым разгадавший намерение кита, при виде того, как зверь вдруг поднял голову, ослабив на какую-то долю секунды давление своих челюстей, – Ахав сделал последнюю попытку толчком высвободить лодку из китовой пасти. Но вельбот только проскользнул ещё глубже и осел на один бок, руки Ахава оторвало от китовой челюсти, и самого его резким толчком выкинуло из вельбота, и он упал плашмя в море, лицом в воду.

С плеском отпрянув от своей жертвы, Моби Дик остановился неподалёку, отвесно выставив из воды свою продолговатую белую голову и покачиваясь на волнах; при этом всё его веретенообразное туловище медленно вращалось вокруг своей оси; и когда огромный морщинистый лоб подымался из воды – футов на двадцать с лишним, – разыгравшиеся волны, ослепительно сверкая, разбивались об него, в ярости подбрасывая ещё выше к небесам клочья трепещущей пены. Так во время шторма усмирённые не до конца валы Английского канала отступают от подножия Эддистона, чтобы тут же победно перебросить через его вершину свои пенные гребни.

Но скоро Моби Дик уже снова лёг на воду и стал быстро кружить возле жмущихся на обломке гребцов, мстительными ударами хвоста вспенивая воронки воды и словно готовясь к новому, ещё более ужасному нападению. Казалось, зрелище разбитого в щепы вельбота приводило его в ярость, как в книге Маккавеев сок винограда и шелковицы приводил в бешенство слонов Антиоха[329]. Между тем Ахав, наполовину захлебнувшийся в пене, взбитой китовым наглым хвостом, хотя и не мог плыть из-за своей костяной ноги, всё же держался на воде в центре этой воронки; и беспомощная его голова виднелась среди волн, точно хрупкий пузырёк, который того и гляди лопнет от любого случайного толчка. Федалла с обломка вельбота смотрел на него неподвижно и равнодушно. Команда погибшей лодки не могла оказать ему помощи, они и сами не чаяли спасения. Ибо столь ужасен был вид Белого Кита и столь головокружительны всё сужавшиеся планетарные кольца, которые он описывал, что казалось, будто он вот-вот боком обрушится на них. И хотя остальные вельботы невредимые плавали поблизости, они не осмеливались войти в этот гибельный круг и нанести киту удар, опасаясь, как бы этим они только не ускорили неизбежную гибель потерпевших крушение – Ахава и всех остальных; да и самим им тогда уж не пришлось бы рассчитывать на спасение. И потому, до предела напрягая зрение, они оставались у наружного края ужасного водоворота, центром которого была теперь голова старого капитана.

Но всё происходившее было замечено с мачт «Пекода», и, обрасопив реи, судно двинулось к месту драмы; теперь оно подошло уже настолько близко, что Ахав окликнул его прямо из воды:

– Держать на… – и в это мгновение большая волна от Моби Дика накатила на него и покрыла его с головой. Но снова вырвавшись из-под неё на поверхность и подлетая кверху на новом гребне, Ахав всё же крикнул:

– Держать на кита! Гони его прочь!

«Пекод» развернулся острым носом и, разорвав заколдованный круг, оттеснил Белого Кита от его жертвы. Кит угрюмо поплыл прочь, и лодки поспешили на помощь товарищам.

Полуослепшего, оглушённого, с белой солью, осевшей в глубоких морщинах, Ахава втащили в лодку Стабба; и тут длительное напряжение всех его физических сил наконец дало трещину, и он пал бессильной жертвой своей собственной телесной немощи, на какое-то время оказавшись простёртым бесформенной грудой на дне вельбота, точно затоптанный стадами слонов. Отдалённые, таинственные стоны вырывались у него из груди, будто какие-то смутные голоса со дна ущелья.

Но сама глубина обморока послужила причиной его краткости. За одно мгновение великие сердца подчас переживают в острой муке всю ту сумму мелких страданий, какие у слабого человека бывают милосердно растянуты на целую жизнь. И потому эти сердца, хоть каждый раз их боль бывает мимолётна, скапливают в себе за жизнь целые века скорби, составленные из непереносимых мгновений; ибо у благородных душ даже не имеющая измерений точка их центра обширнее, чем круги более низменных натур.

– Гарпун, – проговорил Ахав, приподнимаясь на локте. – Гарпун цел?