Я исследовала одну под грудиной. Она была глубокой, и виднелся след рукояти на коже. Я посмотрела ему в лицо и, наверное, не смогла скрыть своих чувств.

— Ты так потрясена, Анита. Почему?

— Она метила в сердце. Она хотела тебя убить.

— Я говорил тебе это вечером, ma petite.

— Я знаю, ты говорил, что она пыталась убить его, но… — Я провела пальцами по краю другой раны, между ребрами. Колотая рана, нанесена куда нужно. Она пыталась изрезать его лицо, и следы на руке показывали, что она хотела только его изуродовать, но раны на животе и на груди — эти планировались как смертельные. — Она знала, куда бить. — Мое уважение к Менг Дье возросло, и страх перед ней — тоже. — И все это делалось на глазах у посетителей?

— Не все, — сказал Реквием, — но большая часть.

Я посмотрела на Жан-Клода:

— И никто не вызвал полицию?

У него хватило такта отвести взгляд — не смущенно, но…

— Что ты сделал? — спросила я.

— Массовый гипноз не запрещен, ma petite. Только индивидуальный.

— Ты зачаровал публику.

— Мы с Ашером.

Я положила руку над раной, которая, похоже, пришлась ближе всего к сердцу. Мне в голову пришла мысль.

— Ты говорил, она напала на Ашера. Он тоже так пострадал?

— Нет.

— Я думаю, она знала, что вы с Жан-Клодом ее убьете, если она убьет Ашера. Я думаю, она считала, что я для вас менее ценен.

И снова голос его стал безжизненным, но сама эта безжизненность заставила меня поднять на него глаза.

— Желчно звучит.

Он отвернулся, улыбнувшись едва заметно.

— Я хотел, чтобы прозвучало безразлично.

— Я много слышала вампирских голосов. В самом безразличии есть свои оттенки.

— Я дурак был, что сказал ей при народе, но она напирала, спрашивала, и я сказал правду.

Тут он посмотрел на меня наконец, и мне пришлось сделать усилие, чтобы не отвести глаза, — не из- за его вампирской силы, а потому что больно было смотреть на избитое лицо и понимать, что каким-то странным образом я в этом виновата.

— Ты и вправду сказал Менг Дье, что бросил ее, думая, что это из-за нее я тебе отказала?

— Не такими словами, но да.

Я вздохнула и покачала головой:

— Ох, Реквием! Я хочу сказать, я не думала, что она так резко это воспримет, — я показала на его раны, — но гордость не дала бы ей спустить это просто так.

— Гордость, — кивнул он, но остановился, не закончив движения из-за боли. — У нее гордости много, а у меня, кажется, совсем нет.

Он посмотрел на меня, и его глаза, его лицо наполняло такое чувство, что я просто не выдержала и отвела взгляд.

— Не надо, — шепнула я.

Он соскользнул на пол, встал на колени — невольно застонав. Он взял мою руку, и я не отняла ее, это показалось бы мелочным.

— Что мне сделать, чтобы оказаться в твоей постели, Анита? Скажи, и я сделаю.

Я посмотрела ему в лицо, увидела в нем боль, и это не была боль ушибов и порезов. Я перевела взгляд на Жан-Клода:

— Это ardeur?

— Боюсь, что да, — ответил он.

Я повернулась к коленопреклоненному вампиру, понятия не имея, что ему сказать.

— Я такой урод для тебя? — спросил он.

— Нет, — сказала я, проводя пальцами по контуру его неповрежденной щеки. — Ты очень красив, и ты это знаешь.

Он попытался покачать головой, резко остановился — снова будто от боли.

— Если бы я был достаточно красив, ты бы взяла в свою постель меня, а не обратилась бы к этим чужакам. — Он опустил голову, сжимая мою руку двумя своими. Потом поднял лицо, и видно стало, что он плачет. — Анита, прошу тебя, умоляю, не отбрасывай меня в сторону так небрежно. Я знаю, что тебе не так приятно было мое внимание, как мне — прикосновения к твоему телу. Но я стану лучше, клянусь, если ты только дашь мне еще один шанс доставить тебе удовольствие. Я слишком старался быть с тобой осторожным. Я не понимал. Я умею лучше, я буду лучше.

Он зарылся лицом мне в колени и зарыдал.

— Я думаю, мы получили ответ, ma petite.

Я гладила волосы Реквиема и не поняла, о чем говорит Жан-Клод. Слишком я была оглушена, чтобы думать.

— Ответ на что?

— На вопрос о твоем действии на вампиров, отведавших когда-то ardeur. Я думаю, что ты вызываешь тягу, как Белль. — Он показал на Реквиема, цепляющегося за меня, плачущего мне в колени. — Он достаточно силен, чтобы быть мастером города, ma petite. Не так силен, как Огюстин или я, но достаточно. Ему не силы не хватает, а честолюбия. Он не хочет властвовать.

— В этом нет ничего стыдного, — сказала Элинор.

— Non, — согласился Жан-Клод, — но я хочу, чтобы ma petite поняла: ее воздействие на Реквиема — это не мелочь.

Элинор сидела в кресле, подобрав ноги, потому что до земли они бы не достали.

— Я понятия не имела, что она так зачаровала его.

— Я его не зачаровывала.

Она глянула на меня, махнула рукой в сторону вампира у моих ног.

— Найди другое слово, если хочешь, Анита, но эффект тот же. Можем спорить о семантике, но Реквием одержим тобой самым противоестественным образом.

Я гладила его волосы, густые и прямые, но не теплые. Он был холоден на ощупь.

— Ему нужно питание, — сказала я. — Заживление потребует много крови и энергии.

— Не думаю, что это можно вылечить кровью, — ответила Элинор, и это прозвучало почти как обвинение.

— Чего ты хочешь от меня, Элинор? Что ты хочешь, чтобы я сделала?

— Возьми его себе в любовники.

— У меня четверо мужчин, у которых секс только со мной, и еще двое, которые иногда бывают в моей кровати. Черт, да еще и Джейсон где-то раз в месяц бывает в моей постели.

— Именно что, — согласилась Элинор. — На одного больше — не такая уж существенная разница.

— Будь это только секс, может быть. Но здесь больше, чем секс. Эмоциональные вопросы. Я даже не знаю, хватит ли меня на пятерых мужчин плюс еще дополнительные. Можешь считать меня психом, но не думаю, что у Реквиема низкие потребности. — Я погладила его по волосам, он вздрогнул. — Нет, я определенно уверена, что запросы у него не малые. Не думаю, что у меня хватит эмоций на еще одного мужчину с высокими запросами, понимаешь? Это и есть правда. Уверена, что любовник он изумительный, но остальные его потребности мне не удовлетворить.

— Какие остальные?

— Беседа, эмоции, общение, любовь.