Но ведь твой младший, Пол, который инженер — он женат?
Дольф мотнул головой:
— У них не может быть детей.
Я смотрела, как он ходит по комнате, туда-сюда.
— Я не знала, Дольф. Мне очень жаль.
Он снова сел на кровать, внезапно ссутулив плечи.
— Не будет у меня внуков, Анита.
Я снова не знала, что сказать. Никогда Дольф на моей памяти не говорил о своей личной жизни ни со мной, ни вообще
Он сидел, уставясь тупо в пол, большие руки свесились с колен. Такой у него был потерянный вид. Я встала и подошла к нему. Он не шевельнулся, и я тронула его за плечо.
— Дольф, мне очень жаль.
Он кивнул.
— Люсиль все глаза выплакала в ту ночь, когда Даррин нас обрадовал.
— Из-за того, что она вампир, или из-за внуков?
— Она говорит, что еще слишком молода быть бабушкой, но...
Он внезапно поднял глаза, и то, что я там увидела, было такой кровавой раной, что я чуть не отвернулась. Но я должна была заставить себя встретить этот взгляд, выдержать его. Дольф открылся мне сильнее, чем когда бы то ни было, и я обязана была на это ответить. Должна была смотреть и дать ему понять, что вижу все. Если бы он был моей подругой, я бы его обняла. Если бы он был даже кем-нибудь из моих друзей — за редким исключением, — я бы тоже обняла его. Но он был Дольф, и я просто не знала, стоит ли.
Он отвернулся, и лишь тогда, уже не видя этого страдания в его глазах, я попыталась его обнять, но он не дал мне. Он встал и отошел, но я попыталась, и это было все, на что я способна.
Когда он повернулся ко мне, глаза его были непроницаемы, лицо — лицом копа.
— Если ты от меня что-то утаиваешь, Анита, я тебе устрою скипидарную баню.
Я кивнула, и лицо у меня стало такой же пустой маской, как у него. Момент откровенности миновал, и Дольфу было за него неловко, так что мы вернулись на привычную почву. Меня устраивает. Я все равно не знала, что сказать. Но я запомнила, что он открылся мне. Я запомнила, хотя и не знаю, что хорошего в этом для каждого из нас.
— На меня в моем собственном доме напала группа оборотней или кто они там. Убили одного из моих гостей, ранили другого, а ты
Он мотнул головой.
— Ты что-то утаиваешь, Анита. Иногда мне кажется, что просто по привычке, иногда — чтобы быть гвоздем в сапоге, но ты мне перестала рассказывать все до конца.
Я снова пожала плечами:
— Я не говорю, что скрываю что-нибудь насчет сегодняшних событий, но я тебе рассказываю все, что могу, Дольф, и всегда, когда могу.
— А насчет твоего нового бойфренда с кошачьими глазами?
Я заморгала:
— Не понимаю, Дольф.
— Мика Каллахан. Я видел, как вы держались за ручки.
— Он на ходу пожал мне руку, Дольф.
— Он на ходу пожал руку, а у тебя на ходу морда расплылась радостью.
Пришел моей черед потупить глаза. И не поднимать их, пока я снова не натянула на себя маску пустого лица.
— Не знаю, могу ли я назвать Мику своим бойфрендом.
— А как ты можешь его назвать?
— Дольф, я ценю, что ты открыл мне свою личную жизнь. В самом деле ценю, Дольф. Но я не стану отвечать тем же.
Глаза его стали каменными.
— Что тебя связывает с монстрами, Анита? Мы, бедные людишки, для тебя недостаточно хороши?
— С кем я встречаюсь, Дольф, это совершенно не твое дело.
— Встречаться — встречайся, но мне противна мысль, что они к тебе прикасаются.
— Не твое дело, с кем я встречаюсь, Дольф, и уж совсем не твое собачье дело, с кем я сплю.
— Ты трахаешься с Микой Каллаханом? — спросил он.
Я взглянула в его сердитые глаза такими же своими:
— Да, да, трахаюсь!
Он стоял передо мной, дрожа от злости, опустив сжатые в кулаки руки, и я подумала на миг, что сейчас он может сделать что-то ужасное, грубое, о чем мы оба потом пожалеем. Потом он повернулся спиной.
— Выйди, Анита. Выйди.
Я протянула было руку — дотронуться до него, но уронила руку. Я хотела извиниться, но это лишь ухудшило бы дело. Мне до сих пор самой было неловко, что у нас с Микой был секс, и оттого я так резко отреагировала. Дольф заслуживал лучшего. Я попыталась сделать, что можно было.
— Сердце хочет, чего хочет, Дольф. Человек не планирует усложнить себе жизнь — это просто случается, и делаешь ты это не намеренно и не для того, чтобы уязвить людей, которые тебя любят. Просто так иногда получается.
Он кивнул, не поворачиваясь.
— Люсиль хочет как-нибудь тебя позвать и поговорить про вампиров — хочет их получше понять.
— Я буду рада ответить на любые ее вопросы.
Он снова кивнул, но так же стоял ко мне спиной:
— Я ей скажу, чтобы позвонила.
— Буду ждать.
Мы еще постояли. Он так и не повернулся. Молчание тянулось, и было оно не дружественным, а натянутым.
— У меня больше нет вопросов, Анита. Ты свободна.
Я остановилась возле двери, оглянулась. Он все так же стоял спиной, и я подумала, не плачет ли он. Можно было понюхать воздух, и мои новые леопардовые чувства дали бы ответ, но я не стала. Я открыла дверь и тихо закрыла ее за собой, оставив Дольфа наедине с его горем и гневом. Плачет Дольф или нет — это не мое дело.
Глава 42
Когда ушел последний полисмен и уехала последняя машина «скорой», в доме воцарилась летняя тишина. В кухне был погром — разбитое стекло на полу, засыхающая кровь на полированном дереве. Теперь ее из щелей никаким чертом не выковырять. Она останется навсегда памятью о победе более сильного вооружения, но дорогой ценой.
Еще надо было звонить Рафаэлю и сообщать, что из-за меня одного из его людей убили, а другого ранили. Нельзя было не признать, что они оказались очень кстати. Два лишних ствола дали решающий перевес. Будь вооружена только я, все могло бы повернуться по-другому. Проще говоря, меня бы убили.
Я резко обернулась на шум за спиной. В дверях стоял Натэниел с веником, совком и ведерком.
— Я думал убрать стекло.
Я кивнула — слишком сильно билось в горле сердце, чтобы отвечать голосом. Я не слышала, как он подошел сзади. Услышала его в дверях, не так чтобы близко, но для бандита с пистолетом хватило бы.
Все это время я сохраняла спокойствие. Держала себя в руках все время, что здесь была полиция, но сейчас меня трясло мелкой дрожью. Отсроченная реакция, черт бы ее побрал.
Натэниел поставил совок и ведро на стол, прислонил веник к стулу и медленно подошел ко мне.