моем собственном доме, в моей спальне, но так все же намного лучше, чем ехать в город. Так что я свое недовольство оставила при себе. Наличествовали мертвые тела, и я даже не отрицала, что убила их я. Нет, я могла бы отрицать, если бы полагала, что это сойдет, но об этом даже думать было нечего, поэтому я и не стала.

Дольф показал мне на кухонный стул, принесенный в спальню. Сам он остался стоять — все его шесть футов восемь дюймов.

— Рассказывай, — велел он.

Я ему рассказала в точности все, как было. Правду и всю правду. Впрочем, я слишком мало знала, чтобы надо было врать. Тело Игоря увезли, и все его татуировки играли, казались живее, чем все остальное. У нас был один убитый и один раненый. В моем доме.

Явный случай самозащиты. Единственным отличием от предыдущих двух случаев, когда я убивала ворвавшихся в мой дом, было число трупов, да еще то, что некоторые были настолько не людьми. Если не считать этого, мне приходилось бывать в куда более сомнительных ситуациях. Так почему же Дольф сейчас взялся за дело так рьяно? Я понятия не имела.

Дольф смотрел на меня в упор. Стальной взгляд у него получался на порядок лучше, чем у Зебровски, но я смотрела спокойными невинными глазами. Легко иметь невинный вид, когда ты действительно не виновата.

— И ты не знаешь, зачем ты им понадобилась?

На самом деле пара мыслей у меня была, но я не стала ими делиться — не могла. Они могли охотиться за мной, потому что я чуть не убила их вожака. Когда скрываешь сведения от полиции, одна из трудностей заключается в том, что потом тебе трудно бывает объяснить какие-то вещи, не сознавшись, что раньше ты что-то скрыла. Сейчас как раз был такой случай. Я не рассказала Дольфу, как полулюди-полузмеи захватили Натэниела и какая потом была драка. Можно было рассказать сейчас, но... но слишком много пришлось бы рассказывать, в частности, то, что я, быть может, стала леопардом-оборотнем. Дольф терпеть не мог монстров. И я не была готова делиться с ним такими откровениями.

Сделав голубые глаза, я ответила:

— Понятия не имею.

— Они очень хотели тебя захватить, Анита, если явились сюда с такой артиллерией.

— Похоже на то, — пожала плечами я.

Глаза его наполнились злобой, губы сжались в ниточку.

— Ты мне лжешь.

Я сделала большие глаза:

— Стала бы я?

Он развернулся и шваркнул ладонью по ночному столику, да так, что зеркало у стены задребезжало. Мне даже показалось на секунду, что сейчас оно разлетится. Этого не случилось, но открылась дверь и просунулась голова Зебровски.

— Тут все в порядке?

Дольф полыхнул на него грозным взглядом, но Зебровски не попятился.

— Может, я закончу допрос Аниты? Дольф мотнул головой:

— Зебровски, исчезни.

Но малыш был не робкого десятка. Он посмотрел на меня:

— Анита, тебя это устраивает?

Я кивнула, но Дольф уже орал:

— Выметайся, кому сказано!

Зебровски глянул на каждого из нас и закрыл дверь со словами:

— Кричи, если что-нибудь будет нужно.

Дверь затворилась, и в наступившей тишине я слышала лишь тяжелое, трудное дыхание Дольфа. Я чуяла запах пота на его коже, странный — не то чтобы неприятный, но точный признак, что он очень не в духе. В чем дело?

— Дольф? — спросила я.

Он ответил не поворачиваясь:

— Мне за тебя сильно поджарят задницу, Анита.

— Не в этом случае, — ответила я. — Все, кого вынесли из этого дома, не люди. По закону оборотни — те же люди, но мы с тобой знаем, как это на практике. Кого трогает лишний убитый монстр?

Тут он повернулся, привалившись к трюмо, скрестив руки на груди.

— Я думал, оборотни после смерти снова принимают человеческий вид.

— Принимают.

— С этими змеями такого не случилось.

— Не случилось.

Мы переглянулись.

— Ты хочешь сказать, что они — не оборотни?

— Я хочу сказать, что я понятия не имею, кто они. Змеелюди есть в самых разных мифах — от индуистских до вуду. Может, эти вообще никогда не были людьми.

— То есть вроде того наги, которого ты вытащила из реки два года назад? — спросил он.

— Нага — истинно бессмертный. Эти твари, кем бы они ни были, не выдерживают серебряных пуль.

Он на секунду прикрыл глаза, а когда открыл, я заметила, до чего он устал. Не физически, но сердцем, будто слишком долго лежит на нем какое-то эмоциональное бремя.

— Что с тобой, Дольф? Чего ты так... взбаламучен?

Он едва заметно улыбнулся.

— Взбаламучен, — повторил он. Помотал головой и отошел от трюмо, сел на край кровати, и я повернулась на стуле, сев на него верхом, чтобы смотреть на Дольфа. — Ты меня спрашивала, которая из женщин в моей жизни спит с нежитью.

— Я жалею, что спросила, Дольф. Я прошу прощения.

Он покачал головой:

— Нет, это я вел себя как сволочь. — Глаза его снова стали свирепыми. — Но я не понимаю, как ты можешь позволять этой... твари к тебе прикасаться.

Отвращение его было таким сильным, что почти ощущалось на ощупь.

— Мы это уже обсуждали, Дольф. Ты мне не отец.

— Но я отец Даррина.

Я вытаращила глаза:

— Даррина? Твоего старшего, адвоката?

Он кивнул.

Я всматривалась в его лицо, пытаясь что-нибудь понять, боясь что-нибудь сказать. Боясь, что я не поняла.

— А что такое с Даррином?

— Он помолвлен.

Лицо Дольфа было страшно серьезным.

— Что-то мне подсказывает, что поздравления неуместны?

— Она — вампир, Анита. Блядский вампир.

Я заморгала. У меня не было слов.

— Не знаю, что я могла бы сказать, Дольф. Даррин старше меня. Уже взрослый мальчик, имеет право быть с тем, с кем хочет.

— Она труп, Анита, ходячий труп!

— Это так, — кивнула я.

Он встал и заходил по комнате злыми широкими шагами.

— Она мертвец, Анита, проклятый мертвец, а мертвец тебе внуков не нарожает.

Я чуть не рассмеялась, но инстинкт самосохранения у меня все-таки сильнее чувства юмора. Наконец я сказала.

— Да, Дольф, к сожалению... действительно, женщины-вампиры не могут доносить ребенка до родов.