При условии, что это надо сделать без крови?
Ответ: никак.
— Убери руки! — сказала я, перекрикивая сирену.
Он приблизил лицо и сказал мне в ухо:
— Времени мало, а есть вещи, которые ты должна знать.
Я усилием воли заставила мышцы не напрягаться и его не отталкивать. Попыталась прильнуть к нему, но получилось только кивнуть:
— Какие?
— В доме Грегори я чувствовал твою силу.
— Это была не моя, Санчес вмешался.
— Я не про то, когда энергия менялась и была не твоей. — Значит, он ощутил Марми Нуар. Интересно, знал ли он, что это было? — Была еще и твоя энергия, Анита. Вместе мы могли бы заставить Бендеса выйти из засады.
— Как?
Машину занесло на повороте, и только мертвая хватка Виктора на дверце удержала меня на месте, Интересно, если во что-нибудь врежемся, он меня удержит? Надо бы ремень застегнуть, но он продолжал шептать мне в ухо, крепко прижав к себе, и я не отодвигалась.
— Я его чувствую, а мы вдвоем, объединившись, заставили бы его выйти.
— Объединившись — как именно?
— Я читал твою статью в «Аниматоре» насчет объединения сил с двумя другими аниматорами, чтобы поднять больше мертвецов и более старых. Это не так уж сильно отличается.
Я хотела повернуться заглянуть ему в лицо, потому что он читал специальный журнал по моей профессии. Единственный смысл такого чтения — собрать на меня материал. Но повернуться — это значило подставить рот этим шепчущим губам, что не улучшило бы ситуацию. Машина мчалась миль сто в час, и Кокс вел ее как маньяк в строю маньяков. От скорости, от этой резкости пульс забился у меня в горле, но я все равно позволяла Виктору себя обнимать, не оттолкнула его, не взялась за ремень. Для меня пристегнуться в машине — почти религиозная заповедь, но сейчас я будто не могла шевельнуться, могла только слышать этот тихий, очень мужской голос прямо над ухом. Все это казалось так разумно, но в этот момент и уже не понимала, то ли это и правда разумно, то ли Виктор, подчинил меня, как своего рода вампир. Не понимала. Но ведь это же нехорошо?
С визгом автомобиль остановился. Кокс открыл все дверцы, Виктор дал мне от себя отодвинуться, хотя рука его скользнула но моей. Но так это лучше. Когда он меня не обнимал, я могла думать.
Твою мать!..
Кокс положил руку на плечо Виктору, покачал головой:
— Вы штатский. Останьтесь в машине.
Я продолжала тянуть руку прочь из руки Виктора, он продолжал держать. Полисмен Кокс сказал ему:
— Отпустите маршала Блейк, мистер Белиси.
Пальцы Виктора соскользнули, я дернула руку, чтобы ускорить процесс. Когда он ко мне прикасается, что-то не так. И такого никогда не было ни с одним оборотнем, даже со зверями моего зова.
Как только Виктор перестал ко мне прикасаться, я будто задышала снова. Окруженная сиренами, полицейскими, мигалками, стволами, не зная еще, кто ранен, кто убит и в насколько глубокой яме мы сидим, я уже почувствовала себя лучше. Взяв в руки «МП-5» на ремне, я пошла следом за Коксом. Он был высокий и загораживал мне обзор, но ничего. Можно было идти с ним и в конце концов найти Эдуарда.
И тут что-то пролетело над нами. Мы инстинктивно пригнулись, и до мозгов не сразу дошло, что же увидели глаза. Кто-то бросил человека в мундире полиции Лас-Вегаса, и бросил с такой силой, что он пролетел над нами и рухнул на дальней стороне второй линии машин.
— Бля! — выдохнул Шелби.
Сама бы не могла сказать лучше.
А дальше была стрельба, много и часто. Но я это знала в тот момент, когда увидела летящего полисмена. Мартина Бендеса ждала смерть, и спасти его было никак невозможно. Информация, которой он обладал, пропала. Самое смешное — что если бы я находилась в первых рядах, мне пришлось бы помочь его убивать. Когда оборотень выходит за некоторые рамки, сразу отсекаются все варианты.
Кокс подался вперед, я за ним. Шелби прикрывал тыл. Похоже было, будто все оперативники Вегаса собрались здесь, скопились массой вокруг какой-то невидимой мне точки. Мне не хватало роста увидеть из- за спин Эдуарда и даже Олафа, но почему-то я знала, что по крайней мере Эдуард в первых рядах будет.
Он как противотанковый снаряд: направь его на врага, а сам постарайся встать в надежном месте.
Я не пыталась протолкнуться: за меня это делал Кокс. Он шел сквозь толпу, как сквозь воду, а я в кильватере. Шелби слегка от нас оторвало, но он больше занимал места, чем я, и его труднее было пропускать.
Иногда малый размер лучше.
Мы пробрались достаточно близко, чтобы мне стал виден возвышающийся над головами Олаф. Что Эдуард должен быть где-то рядом с ним, я знала. Оставив Кокса за спиной, я продолжала пробиваться к гиганту. Сперва я увидела Бернардо, потом Эдуарда — оба все еще держали под прицелом что-то, лежащее на земле. Остальные уже опустили пистолеты, некоторые даже спрятали в кобуру.
— Сдох.
Я узнала голос сержанта Хупера, хотя самого его не видела.
— Пока он не вернулся в человеческий облик, он жив, — сказал Эдуард.
— О чем это вы, маршал? — спросил кто-то.
Я еще придвинулась и оказалась у них за спиной. Между стоящими было видно лежавшее на земле черно-белое мохнатое тело.
— Пока он в шкуре, — сказала я, — он все еще жив. Они, когда умирают, возвращаются в исходную форму.
Эдуард едва не оглянулся на меня, но не отвел глаз и оружия от сваленного тигра.
— Лучше поздно, чем никогда, — сказал он.
Я протолкнулась между ним и Бернардо и тоже навела оружие.
— Жаль, что я все пропустила.
— Нет, ничего не пропустила.
Что-то в его тоне заставило меня задуматься, что же тут еще без меня произошло.
— Он не превращается, как тот тигр в Сент-Луисе, — сказал Олаф.
Я крепче сжала «МП-5», но не слишком крепко, и пригляделась к неподвижному телу. Не видно было ни малейшего шевеления, только окончательная неподвижность, но тот в Сент-Луисе тоже так делал. Тот, который едва не убил меня и Питера, пасынка Эдуарда. И убил одного из наших.
— Я знаю, — сказала я, и ощутила, как сама застываю, проваливаюсь в тишину, в которую успеваю уйти в бою, когда есть время. Очень подходящая тишина, чтобы из нее убивать. Там только помехи чуть потрескивают в голове.
Тело шевельнулось. Кто-то даже в него выстрелил, но движение было не того типа. Перед нами лежал на боку светлокожий голый мужчина. Непонятно даже, красивый или уродливый, потому что мало что осталось от его лица. Пятно дневного света, проникавшего в раны груди насквозь, не стало ни больше, ни меньше, но тело тигра было настолько больше и массивнее, что когда оно вернулось в человеческий облик, раны показались страшнее. Меньше масса — больше повреждений, будто после смерти ликантропия
