теле. Займешь чужое тело и скроешься.
— Да.
Дождевой ветерок шевелил на мне тонкое платье, на ногах у меня были сандалии, которых я никогда не носила. Ветер задувал волосы на лицо, и рот был полон вкусом жасмина, будто я пила духи. Первые капли дождя упали на землю.
— Время уходит, некромантка Ответ?
Я знала, что значит этот вкус жасмина — это во мне растет ее сила, как спусковой крючок отодвигается под пальцем, готовый сработать.
Я проглотила слюну — и это было трудно, настолько забил горло сладкий вкус.
— Я не могу помогать тебе захватывать чужое тело. Не могу жертвовать другим ради спасения тебя.
— Это же будет чужой тебе человек, — сказал голос во тьме.
Я покачала головой. Ветер ударил меня, стеной налетел дождь, я вмиг промокла до нитки. Холоден был дождь, и весь мир имел вкус жасмина.
— Не могу.
— Можешь и будешь, некромантка. Будешь меня кормить, спасешь меня. Я — Мать Всей Тьмы, я не умру от упрямства глупой девчонки.
Я стояла в пустынной ночи, бывшей когда-то на земле, когда еще ни городов, ни книг не было. Дрожала под холодным дождем, шедшим много тысяч лет назад. На языке ощущался жасмин, и вдруг у меня отрезало дыхание — это она вложила свою силу мне в горло.
Я еще сумела сказать:
— «Нет» — значит «нет», сволочь!
И слов не стало.
Дождь прекратился резко, будто кран закрыли. Горло освободилось от вкуса жасмина, я сделала мощный судорожный вдох.
В мире больше не пахло дождем. Еще держался запах цветов, но дождя не было. Воздух был сух, и ветер веял из пустыни, скрытой от меня пальмами. В этом видении я ощущала пустыню, о которой знала всегда, что она там.
Из песка налетел вихрь, и Мать Всей Тьмы шепнула у меня и ухе:
— Этого не может быть!
Вихрь остановился в нескольких футах, перестал вертеться и превратился в Витторио. Но это не был тот Витторио, которого я видела в Вегасе. Этот подставил луне красивое лицо без шрамов, одежда его была богато расшита, но вполне гармонировала с тонким платьем и сандалиями, которые были на мне. Короткие волосы снова стали длинными, когда он вышел из опавшего вихря, как маг из волшебной сказки. Он спас меня от нее — зачем? Мне даже безразлично было как. Но зачем?
— Я знаю, что ты еще здесь, Темная Мать. Я чувствую в этой ночи твое присутствие, ты паришь в воздухе, подобно дурному сну.
Ему ответил голос:
— Ты выглядишь неизменно, Отец День. Смотрю, твои собачки вернулись вместе с тобой.
Он шевельнул рукой — и что-то возле него появилось. Нечто такое, чего я будто бы и не видела, но если смотреть уголком глаза, виден был возле него контур массивного человека. Контур колебался, как на расстроенном телевизоре, но это существо было здесь. По крайней мере во сне.
— Ты можешь призывать народ ветра только во сне? — спросила она.
— Нет. Силы, которых ты лишила меня, возвращаются с каждым днем. Слабея, ты теряешь власть над тем, что у меня украла, и оно возвращается ко мне.
— Надо было мне тебя убить.
— Надо было. Я бы тебя убил.
— Слишком я была сентиментальна, — ответил голос.
— Не сентиментальность спасла меня, Темная Мать. Я отлично помню твои слова: «Если бы я точно знала, что ад есть, я бы убила тебя, чтобы тебя мучили вечно, но так как я не уверена, я оставлю тебя в живых, чтобы ты остался на земле в личном аду бессилия.
— Слишком это давно было, я не могу вспомнить свои слова в точности, — вздохнула она.
— Ты всегда тщательно запоминала свои дела, а не слова.
Я хотела что-то сказать, но боялась привлечь к себе внимание. Интересно, не могу ли я разбить сон и попросту проснуться?
— Не уходи, Анита, — сказал Витторио, будто прочтя мои мысли. — Неужели тебе не интересно, что происходит?
Я проглотила слюну и ответила, стараясь не показать, насколько я перепугана:
— Мне кажется, что у вас двоих много есть, о чем поговорить. Не хочу вам мешать.
Ответы прозвучали одновременно:
— Нет, некромантка, ты не уйдешь.
— Нет, Анита, я тебя не отпускаю.
Блин.
— Свет дня держит тебя в плену?
— Ты мне всегда завидовала в этом, никогда не была на это способна.
— А ты никогда не умел поднимать истинно мертвых.
— И ты неспособна призывать ветер под руку свою.
— У нас у обоих — свои армии рабов, Отец День.
— У тебя — гниющие орды, у меня — армия джиннов. И моя армия вернется ко мне, а твоя — нет.
Голос его стал ниже, и какое-то древнее зло зазвучало в нем.
Я хотела спросить, правильно ли я поняла, что джинн — это дух из арабских сказок, но не настолько нужен мне был ответ, чтобы обращать на себя его внимание.
В ее голосе прозвучали первые нотки страха:
— Ты не дашь мне спастись?
— Именно, любовь моя. Не дам.
— Мы оба любили силу и власть больше всего на свете. Не сантименты помешали тебе нанести мне первый удар, любовь моя.
И она издала нежный звук, прозвучавший оскорблением.
Он поднял руки, произнес слова, которых я не поняла, но у меня волоски на руках встали дыбом — будто та часть моего мозга, которую я перестала понимать, точно знала значение слов. Он коснулся кольца у себя на руке.
— Ты говоришь слова, но действие производит — кольцо. Ты еще недостаточно силен, чтобы ими повелевать без него, — сказала она.
— Пока нет. Но благодаря твоим планам, скоро стану. — Он повторил те странные слова, и снова у меня побежали мурашки по коже. — Они почти здесь.
Я сперва подумала, что он про джиннов, а потом почувствовала, что она обернулась назад, будто за тем местом, откуда шел голос, было невидимое мне окно. На миг мелькнула стройная смуглая девушка, потом на нее налетел ветер. И ветер этот был полон клинков, как водоворот серебра, окружил ее и разрубил в куски.
— Не верь ему, некромантка! — успела она вскрикнуть отчаянно и потом ее не стало, но не от лезвий — будто взрыв ударил у меня под ложечкой, будто мое тело было той комнатой, где он прозвучал. Я рухнула на колени от резкой жгучей боли.
— Они воспользовались современной взрывчаткой, она мертва! — заявил он торжествующе.
Ветер клинков стих, будто его и не было, но у меня возник еще один образ огромной фигуры, стоящей за ним. Вот уже две таких фигуры. Это джинны? Если да, то совсем ничего похожего на мультики, кроме