Не увидеть ей родного крова.Ты помочь ничем не в силах ей,Вечный странник, путник непутевый!Дагестан твой от тебя далек.Дома там все жители аулаНынче отдают последний долгТой, что ночью смертным сном уснула.Снег пушистый февраля, кружась,Ищет маму, ищет — не находит.Снег пушистый февраля, ложась,Шепчет: «Где Расул?.. По свету бродит?»Настежь окна. Кажется, погасВ мире свет. И не прерваться ночи.Ждут тебя уже который часСтарики, присевши у обочин.Мама в доме тоже ждет тебяВ горестном своем наряде белом.Слышишь? Плачет вся родня, скорбя,Причитает над недвижным телом.Кладбище. Как перья белых птах,Снег летит в разрытую могилу.И рукой молящей — в головах —Камень… Мама, ты о чем молила?Бросили могильщики копать,Смотрят на дорогу, ждут кого-то.Нет, пуста дорога! Снег да гладь…Вновь они берутся за работу.Заступы железные сильнейЗастучали в тишине погоста.Вышел самый старый из друзейИ сказал торжественно и просто:— Спи, горянка!.. Ты всегда была,Как родник — прозрачна и светла.Ты в трудах детей своих взрастила,Отдала последние им силы,Всю любовь, все сердце отдалаИ свершила материнский долг —Самый высший в мире… — Старец смолк.
4
Чем облегчить мне тоску свою?!Молот схватил я. В колокол бью.Что ни удар — моя скорбь лютей…Здесь, в Хиросиме, — царство смертей.Смертью одной удивить нельзя,И далеко от меня — друзья!Здесь не поймут моего языка.Боль моя кажется здесь мелка.Тяжко гудит и рокочет медь.Горько и страшно осиротеть.Пусть даже прожил ты много лет,Пусть многоопытен ты и сед!Мамы не стало. Мама ушла…И, надрываясь, колоколаПлачут об этом, гудят, гремят…Эту тягчайшую из утратТрудно снести на своей стороне,
