— Не буду я женой Тотнака! — резко перебила она.

— О! — удивился Ян. — Почему?

— Я хочу быть владычицей Амахи.

— Но в таком случае Уатолок.

— Не смей так говорить! — она в гневе топнула ногой.

— Ну не сердись, — Ян рассмеялся. — Я на твоем месте тоже не был бы в восторге от Уатолока. Но раз ты хочешь стать владычицей Амахи…

— Хочу. Мне Генрих говорил… — она запнулась.

— Генрих? Но ты же не собираешься замуж за Генриха?

Это показалось ему таким забавным, что грохнул раскатистым хохотом, но видя, что Иника отвернулась и уходит, задержав её за руку повторил:

— Ну не сердись, малышка. Что же наговорил Генрих?

— Он сказал, что в стране, откуда вы прибыли, правит великая королева. И она не замужем.

— Ба! — воскликнул Мартен. — Елизавета!

— Так это правда?

— Правда, — подтвердил он, не зная, как объяснить ей разницу в положении Елизаветы и её самой.

— Англия лежит на острове, — начал он. — Она недоступна для врагов…

— Почти как Амаха, — вставила она.

— Ну да, — согласился он и продолжал: — У королевы за спиной целый народ. Народ, который многим ей обязан. У неё мудрые советники и друзья. Ну и…

— А у меня есть ты…И Генрих. А у Генриха теперь есть очень мудрый друг, которого ему подарил ты.

Ян беспокойно покосился на нее.

— Тот иезуит? И он тоже дает тебе советы?

Она сердито отрицательно тряхнула головой.

— Откуда же ты знаешь, что он мудр?

— Так Генрих говорит.

— Генрих осел! — взорвался Ян.

Но Иника никогда в жизни не видела осла и не могла сделать никаких выводов. Потому она вернулась к предыдущей теме.

— Решись ты мне помочь, я сделала бы для Амахи много хорошего, — заявила она.

— Что, например?

— Ох, этого в двух словах не скажешь. Но если ты захочешь…

— Подумаю, — буркнул он. А сам подумал:

“ — Малышка в самом деле изумительна. Будь она парнем, Мудрец имел бы достойного наследника.”

ГЛАВА XI

В тот год “Зефир” и “Ибекс” ещё трижды выходили в море в поисках добычи, и счастье неизменно улыбалось Мартену. Черный флаг раз за разом появлялся на мелководьях Кампече, в Юкатанском проливе и в Карибском море, и испанские корабли и суда, экипажам которых довелось увидать золотой герб корсара, редко возвращались в родные порты. Губернаторы провинций Вера Крус, Табаско, Кампече, Кубы и Ямайки слали панические рапорты вицекоролю, военный флот гонялся за Мартеном, и награда в размере пятидесяти тысяч песо ждала смельчака, который его убьет, или предателя, который выдаст его убежище, а “Зефир” оставался как прежде неуловим, появляясь там, где в этот момент его меньше всего ожидали.

Страх охватил испанских моряков. Суда сбивались в конвои, коррехидоры придавали по несколько боевых кораблей для их охраны, но потери все равно росли. Был даже случай, когда Мартен, заключив союз с французскими корсарами, атаковал между Кубой и Флоридой целый конвой, потопил пять каравелл, насчитывавших в сумме сто восемьдесят орудий, и захватил двенадцать судов, направлявшихся в Европу с ценным грузом.

Во время одного из этих плаваний он сам, без помощи Уайта, взял на абордаж отличный четырехмачтовый парусник “Торо”, построенный явно на какой-то голландской верфи, на что указывал очень длинный, круто поднятый бушприт, отсутствие носовой надстройки и высокая двухьярусная кормовая, занимавшая едва не половину палубы. Парусник был крупный, наверняка не меньше четырехсот лаштов, и скоростью не уступал “Ибексу”. Мартен не стал его топить, предпочел отказаться от иной добычи, чтобы сохранить эту.

Переполнив трюмы, “Ибекс” и “Зефир” возвращались в Амаху и тогда черный флаг с золотой куницей исчезал на пару недель, скрытый от чужих взоров в недоступном устье реки. Мартен плыл в Нагуа, приветствуемый толпами индейцев, раздавал дары, наблюдал за танцами и слушал песнопения в свою честь, совещался с Мудрецом в его дворце и вел долгие беседы с Иникой на террасах, окруженных частоколом, или в лодке на реке.

Временами они уплывали вниз по реке до самой лагуны, чтобы ловить тунцов и марлинов или охотиться на дельфинов.

Ян поражался отваге Иники и её ловкости во владении гарпуном, веслом и парусом. Раз, когда они буксировали к берегу огромную рыбину, их атаковали акулы и едва не перевернули лодку. Мартен уже хотел перерезать лесу и оставить им добычу, но Иника вонзила гарпун промеж глаз одного из чудовищ, угодив в самый мозг, и голубые махос с бурыми галанос бросились на могучее тело хищника и разорвали его на куски, оставив только голову с торчащим в ней гарпуном. Ян сумел вырвать гарпун и убил другого галанос, а Иника поставила парус и стихающий вечерний бриз подогнал лодку вместе с добытой рыбой к берегу.

Квиче знал об их поездках и приключениях; казалось, знал он и о чувствах своей дочери, и гораздо больше, чем Мартен. Но не выдавал своих мыслей. И беседуя с союзником о делах государственной важности, избегал любых намеков на эту тему. Просто ждал.

Мартен же все больше интересовался развитием Амахи и все дольше растягивал свое пребывание в Нагуа между выходами в море. Больше того — обдумывая очередное плавание, принимал в расчет не только свою собственную выгоду, но и нужды края, о которых узнавал от Иники. Стал её советником и другом. То, что поначалу в её замыслах его забавляло, теперь столь же сильно привлекало его воображение. Научившись языку Амахи, кое-как он мог бы объясниться и на наречии Алкогуа. Решил освоить ещё и язык Хайхола, поскольку собирался изучить края в верховьях реки и добраться по её течению до подножья гор, чтобы заключить соглашение с тамошними вождями.

Свои намерения он обсуждал с Мудрецом и его дочерью, в конце концов доверил их и Бельмону. Но так и не получил ожидаемой поддержки и понимания.

Ричард де Бельмон пристально взглянул на него и высказал сомнение в целесообразности такого предприятия. По его мнению, внутренние дела Амахи следовало оставить естественному течению вещей или рассудительности Квиче.

— Какой смысл имело бы для тебя знание трех-четырех местных наречий? — говорил он, прогуливаясь с Яном по палубе “Зефира”, давно уже готового к новому плаванию. — Знай ты их в два раза больше, что с того? Или ты думаешь, что сумеешь организовать и вооружить индейцев так, чтобы отразить испанцев? Тут, в Новом Свете, где они уже вырезали под корень целые племена, покорили целые народы, покорили царства большие, чем Польша или Франция. Даже Альваро, тот иезуит, которого Шульц возит с собой, как величайшее сокровище, и который нам пригодился как переводчик, не всегда умеет найти общий язык с посланцами из самых отдаленных селений. А ведь он бегло владеет шестью или восемью наречиями! И вообще… — он запнулся и махнул рукой. — Зачем тебе это?

— Это мне нравится, — неуверенно ответил Мартен.

Однако подумал, что Бельмон прав, по крайней мере насчет знания языков. И ещё подумал, что в союзе, о котором мечтал, должен быть один, общий язык. Но какой — не раз он спрашивал себя.

Все беглые, как индейцы, так и негры с метисами, наплыв которых все нарастал, знали язык своих господ и палачей — испанский. Да, только испанский мог быть общим языком объединенных народов.

Так же обстояло дело и с верой. Среди беглых было много христиан, католиков, разумеется, “обращенных” миссионерами. Культ этот, с молитвами, возносимыми Деве Марии, святому Иакову