— Живи вечно,— поклонился старейшина.— Если для твоего покоя нужен ученик, то я пришлю тебе одного…

— Ты пришел говорить со мной не об ученике,— заметил Мудрейший.

— Тебе открыто и это,— снова поклонился старейшина. Погремушка из высушенного плода в его руке зашелестела при этом движении.— Мы нуждаемся в твоей прозорливости.

— Ты пришел говорить со мной о том, что в твоем поселке то и дело пропадают люди. Они исчезает бесследно, и даже их тел потом не находят безутешные родственники и друзья.

Ропот пробежал по толпе просителей.

— Воистину, все открыто твоему взору! — вскричал старейшина.— Да, именно об этом я пришел говорить с тобой, о Мудрейший!

— Я знаю обо всем, что происходит в Бидане и соседних поселках. Сердце мое полно тревоги.

— Что говорят боги и духи джунглей? Ты вопрошал их об этом?— с тревогой спросил старейшина.

— Да! — Голос Мудрейшего прозвучал с неожиданной силой.— Их ответ — ужасен. Я не могу прокричать его, бросив на ветер столь страшные и тайные слова. Мне надлежит спуститься на землю, ибо перед лицом открывающейся опасности все мы равны. Пусть мне принесут лестницу.

И Мудрейший скрылся в своей хижине.

В Бидан послали самого молодого из танцовщиков, и вскоре он вернулся с длинной веревочной лестницей, мягким ковром и свежими пшеничными лепешками, испеченными специально для Мудрейшего. В тыквенном сосуде, привязанном у него за спиной, находился сироп сладких ягод.

Быстрый и ловкий, молодой воин взобрался по веткам баобаба на вершину, где находилась хижина Мудрейшего. Там он приладил лестницу, после чего почтительно привязал Мудрейшего себе за спину, точно ребенка, и осторожно начал спускаться.

Внизу уже расстелили ковер, разложили угощение для верховного хамана и окружили приготовленное для него ложе полукольцом.

Старик подкрепился лепешками и соком ягод, после чего заговорил слабым, дрожащим голосом.

— Я уже стар, дни мои сочтены. Я оставляю свой народ без хамана. Хуже того! Я оставляю свой народ в страшной опасности. Она настолько ужасна, что вот вам мой завет — обратитесь к вашим соседям. К тем, кого вы издавна считали своими врагами,— к Стигии!

Легкий ропот пронесся по рядам дарфарцев. Старейшина выступил вперед.

— Стигийцы не станут помогать нам. Мы слишком часто разоряли их земли.

Но Мудрейший уже не слушал возражений. Он чувствовал, что с каждым высказанным словом силы покидают его, и торопился закончить свои наставления и предостережения.

— Злые духи надвинулись на нас. Среди нашей молодежи нет ни одного прозорливца — слепы все! Ни один ученик не смог бы заменить меня, а отдать мое дело в руки обманщика, которым неизбежно становится хаман-неудачник, я не мог. Поэтому я уничтожал их всех, дабы они не получили возможности пользоваться знаниями, полученными от меня, во зло. Кто-то из богов застилает нам взор! Я вижу это!

Старец приподнялся на ковре, вглядываясь куда-то широко раскрытыми, полными ужаса глазами. Казалось, он видит нечто, сокрытое от взглядов его соплеменников.

— Я вижу, как просыпается древняя раса, спавшая много лет в наших горах и джунглях! Я вижу их нечеловеческие лица, их когти, их могущественную магию! Древние, яростные боги ведут их! Боги, не похожие на наших богов! Мы поклоняемся Буйволу и Леопарду, праотцам наших воинских союзов. Но просыпающиеся боги родились и умерли в те времена, когда ни Буйвол, ни Леопард не были еще зачаты!

От этих слов, непонятных и зловещих, мороз пробежал по спинам слушателей. И хотя стояла летняя жара и солнце палило нещадно, многие ощутили, как на коже проступает ледяной пот.

— В горах Амитраб, что к востоку от Видана, находится пещера,— продолжал старец, задыхаясь. Теперь каждое слово ему приходилось выталкивать с большим трудом.— Вы должны найти ее. Эта пещера — усыпальница их повелителя. Многие из вас никогда не слышали об этой древней нечеловеческой расе… Они чудовища, люди для них — только пища… Их души питаются страданиями людей, а матери этого страшного народа вспаивают своих детей человеческой кровью… Их раса была до-человеческой. Они появились на земле задолго до того, как здесь родился первый человек, но давным-давно сбились с праведного пути и жили в злодеяниях, преступлениях, лелеяли в себе кровожадность и алчность. За это боги истребили их, хотя в былые времена они существовали наравне с человечеством… Нет! Какое там наравне! – Лицо старого дарфарца посерело от боли и страха.— Они достигли больших высот в построении своей цивилизации. Однако в пору Великой Катастрофы — я не могу вам рассказать о ней, ибо и сам ведаю лишь немногое — эти нелюди исчезли с лица земли, а их кровожадные боги были уничтожены молодыми богами… Но оказалось, что это не совсем так. Теперь настало роковое время для человечества. В горах Амитраб вернулся к жизни кто-то из древних владык. И пробудилась черная кровь, которая по капле была растворена в жилах некоторых людей…

— Каких людей? О чем ты говоришь, Мудрейший? Как нам узнать этих людей? — Старейшина тревожно наклонился над угасающим старцем.

Уже немеющим языком Мудрейший пролепетал:

— В последние годы существования своего ужасного народа эти нелюди — я не могу назвать их по имени! — брали себе жен из человеческого племени. Потомки таких браков живы до сих пор. Одна- единственная капля нечеловеческой крови… Столетия это никак не проявлялось. Но теперь, когда стал слышен зов оживающего владыки, что был погружен в мертвый сон столько лет, эта капля стала отзываться. Ваши враги теперь — не стигийцы! Ваши враги — до-люди, нелюди называйте как хотите! Вот кто губит мой народ… и меня… Их имя… их имя…

Хаман так и не смог выговорить имени этого древнего зла, что неудержимо надвигалось на джунгли, а следом за черными землями — и на Стигию, накрывая их черной тенью. Последнее слово Мудрейший прохрипел с трудом. На его почерневших губах выступила кровавая пена. Он несколько раз судорожно вздохнул. Тело его свело судорогой.

— Мудрейший! — в отчаянии закричал старейшина. Остальные чернокожие глухо забили в барабаны, затрещали трещотками и колотушками, пытаясь отогнать злых духов.

Однако все оказалось тщетно. Мудрейший испустил дух. Народ остался без ясновидящего, с одним только ужасным предупреждением насчет возрождающейся древней расы, несущей в себе, казалось, все зло этого жестокого мира.

* * *

Обо всем этом Махарим поведал Трарзе — неторопливо, спокойным ровным тоном.

Трарза слушал, не зная, верить ему или нет. Иногда ему казалось, что молодой лазутчик черного народа разыгрывает его, дурачит глупого стигийца. Однако серьезное лицо и страшные Шрамы на шее Махарима говорило обратное.

— Теперь ты знаешь почти все, — заключил Махарим.

— Почти? — Трарза поднял брови.

— Я не рассказал тебе, как заработал свои шрамы. Их оставили когти чудовища, не похожего ни на одно известное мне животное. Я чудом остался жив.

— Где это случилось? — Трарза пристально посмотрел на Махарима.

Чернокожий улыбнулся.

— Да, ты угадал, Я искал пещеру… усыпальницу страшного пробуждающегося владыки нелюдей в горах Амитраб. Но едва не нашел там свою гибель. Что скажешь теперь?

— Скажу, что ты меня озадачил.

Махарим фыркнул.

— Слишком слабое выражение, на мой взгляд! «Озадачил»! Хотя озадачить такого вояку, как ты,— уже достижение!

Даже в темноте заметно было, что Трарза побагровел от негодования.

— Попридержи язык, дерзкий чернокожий! Иначе я арестую тебя и наутро мои палачи спустят с тебя шкуру!

Махарим засмеялся.