вооружением, и ленивой походкой враскачку приблизился к путникам.
Гиви попытался расправить плечи.
Шендерович продолжал бросать по сторонам снисходительные взгляды.
Предводитель в свою очередь, скрестив руки на груди, уставился на беззащитных путешественников.
Гиви не выдержал первым.
— Б-исми-лляхи-ар-рахман-ар-рахим, — выкрикнул он, чувствуя, как распирает грудь незнакомый прежде язык, — Во имя Аллаха милостивого, милосердного! Даруй нам облегчение, а не затруднение, о, владыка тысячи верблюдов, да благословит тебя Аллах и приветствует!
— Да пребудет Аллах и с тобой, чужеземец, — хладнокровно ответил предводитель, — ибо он — защитник всех путников и проводник всех путей.
— Что он говорит? — прошипел из-за спины Шендерович.
— Типа, привет, — пояснил Гиви.
— Скажи ему, что с нас нечего взять. Скажи, мы бедные путники.
Гиви вздохнул. С его точки зрения это было и так видно. Но покорно завел:
— Милостив будь к нам, о, шейх, ибо стеснены мы ради Всевышнего. А бедность, о, повелитель сотни всадников, достойная стоянка, бедность — плащ благородства, одеяние посланников, рубаха праведников…
— Верно, — согласился предводитель, — но бедность еще и крепость покорных…
— Добыча познавших, цель ищущих…
— Тюрьма грешников…
— Гиви, что он говорит?
— Типа, сам разберется.
Предводитель, озирая путников тем же задумчивым взглядом, медленно обошел их по кругу. Гиви и Шендерович поворачивались на месте, не желая подставлять незащищенные спины.
— Сдается мне, это они! — сказал, наконец, предводитель.
Он обернулся и лениво щелкнул пальцами. Несколько дюжих молодцов в свою очередь соскочили с верблюдов и кинулись к пленникам.
— Но мы воистину имеем только то, что на себе, о, Шейх Пустыни, — завопил Гиви. — С нас нечего взять.
— А мне от вас ничего и не надо, о, беспокойный путник, — ответил предводитель. — Не тревожься, я вас и пальцем не трону, ибо я дал такое слово, а слово мое крепко. Более того, скажу, с вами будут обращаться по-царски, ибо богатый выкуп за вас положили мне, коли я вас доставлю живыми и здоровыми.
— Куда? — взвыл Гиви, увлекаемый в сторону верблюдов, — куда доставят?
— Гиви, что он говорит? — орал Шендерович, которого уже затаскивали на верблюда, впрочем, пока без особого успеха.
— Что ему обещали бонус! Доставят нас кому-то.
— Кому? — бушевал Шендерович, — кому мы на фиг понадобились? Может, этот нас заказал… Педро… Или Мастер его. Спроси еще раз!
— Он разгневается!
— А ты вежливо спроси!
— Да уж куда вежливей! Тьфу ты! Куда ты нас намереваешься доставить, о, повелитель правоверных?
Предводитель, поставив ногу в стремя, обратил к нему мрачное лицо.
— Не к лицу тебе задавать подобные вопросы, ибо, как ты сам верно заметил, в бедственном положении находитесь вы, тогда как бедность предполагает стоянку терпения. Ибо, сказал аш-Шабли, когда его спрашивали о терпеньи, такие слова:
— Истинные слова ты говоришь, о шейх, — согласился Гиви, — и стоянка терпения — достойная стоянка, ибо терпенье предполагает упование на Всевышнего. А значит, стоянка упования — тоже достойная стоянка.
— Верно ты говоришь, — согласился шейх, — но как сказал Зу-н-нуна, когда его спросили об уповании: «Уповать — значит, запасать пищу на один день, не заботясь о дне завтрашнем». А значит, перестань задавать вопросы, раздражающие меня, о, путник, и покорись своей судьбе.
— Ну? — вопил Шендерович, в очередной раз скатываясь с крутого бока, поросшего неровной, точно траченной молью, шерстью, — что он сказал?
Погонщик его верблюда, цокая и покачивая головой, наконец, потерял терпение и выхватил из ножен сверкающий ятаган. Шендерович поспешно отпрянул, но погонщик лишь плашмя ударил оружием по коленям верблюда и тот, неохотно кряхтя, медленно подогнул передние ноги.
— Лезь, сын ишака, — мрачно сказал погонщик.
— Что он сказал? — продолжал вопить Шендерович.
— Лезь, сын ишака, — отозвался Гиви, карабкаясь на своего верблюда.
— Нет, не этот… тот!
— Чтоб мы не суетились. И если мы не будем дергаться, он нам ничего не сделает, поскольку велено ему обращаться с нами по-царски.
— По-царски, — задумался Шендерович, — это мысль.
Он в очередной раз скатился со своего верблюда, оттолкнул погонщика и неторопливо, вразвалочку приблизился к предводителю. Рука его сделала неопределенное движение, запахивая невидимую мантию.
— Скажи ему, что этот… Бык Пустыни, Повелитель Света, Гроза Демонов приветствует его. Скажи, что сам демон Бауэр трепетал перед моим грозным ликом. Скажи, я путешествую инкогнито, типа того, чтобы проверить, благоденствуют ли мои подданные…
— Миша, а ты уверен, что они отреагируют адекватно?
— Переводи! — прошипел Шендерович.
Гиви вздохнул, безнадежно углубившись в перечисление заслуг Шендеровича и подвывая для пущего величия. Лицо предводителя вдруг выразило некоторую заинтересованность.
— Царь? — переспросил он.
— Да, о, Вождь тысячи копий. Со стоянки уверенности своей готов я подтвердить — скрытый царь перед тобою. А потому следует обращаться к нему со всем надлежащим почтением.
— Так, говоришь? — Предводитель вновь спустил ногу на землю и неторопливо приблизился к Шендеровичу. — Будь внимательней, ибо перед тобой, быть может, скрытый Царь? Дурак! Ежели он Царь, что ему сделаешь?
Он задумчиво поглядел на свою ладонь, коротко размахнулся и врезал Шендеровичу под дых. Шендерович согнулся пополам, хватая ртом воздух.
— А потому бей посильней и ниже, — прокомментировал он, — ибо тот, кто позволяет себя ударить не есть скрытый Царь никоим образом. Лезь на верблюда, сын шакала!
Как ни странно, Шендерович его понял…
Бубенцы на попоне звякали, бляхи сверкали, Гиви трясся и подпрыгивал — все, на что он был способен, ибо верблюд его двигался сам по себе, будучи приторочен к переднему. Под копыта так и бросались песчаные барханы, бросались и уходили назад…
— Миша! — отчаянно вцепляясь связанными в запястьях руками в высокую седельную луку, кричал Гиви Шендеровичу, который скакал сбоку при точно таких же печальных обстоятельствах, — Миша! Куда нас везут? Обратно к братьям?
— Нет!!! — орал в ответ Шендерович, — к братьям налево!
— Что?
— Не к братьям!
