— Ого! Славная добыча! Этого хватит на 2, а то и на 3 дня. — Старик быстро оглянулся по сторонам: не видит ли кто, каким богатством они владеют. Но к счастью поблизости никого не было, все отправились на поиски пропитания.
— Пойди, умойся. У тебя разбита губа, — сказал Стэприх.
Непи осторожно потрогал нижнюю губу и поморщился. Ерунда! За пищу всегда приходится драться. Если не драться, умрешь с голоду.
У Реки он присел на корточки и стал промывать ранку. Затем промокнул аккуратно рукавом и оглянулся. Венэля спала, Стэприх сидел под деревом и жадно ел. Голодный и оборванный, он вызвал у Непи жалость. Ему стало стыдно за то, что он накричал на старика.
Подойдя к дереву, Непи сел. Стэприх протянул ему большой кусок хлеба.
— На, поешь. Остальные я припрятал, чтоб не мозолили людям глаза. — Он положил руку на завернутые в кусок старого холста хлебы.
Непи отломил кусок и стал медленно жевать. Так приучил его с детства Стэприх — чем лучше разжуешь пищу, тем дольше будешь сыт.
Снаружи пища была золотисто-желтой с коричневатым оттенком. «Как кожа у Венэли», — подумал Непи. Белой и пористой внутри. Сегодня ему досталась очень свежая пища, еще и завтра, и послезавтра она не засохнет.
Пища… Хлеб… Непи подумал, что старики чаще называют пищу «хлебом», а молодежь — наоборот. Зачем разные названия, если пища одна? И что такое «хлеб»? Вообще есть много непонятных слов. Они есть, люди произносят их, но непонятно, что они означают. Может быть они означали что-то раньше, что- то, чего сейчас уже нет?
Насытившись, старик и юноша напились из Реки, постояли подле спящей Венэли и вернулись под дерево. Они любили сидеть плечом к плечу, прислонившись спинами к неровной коре. Серовато-белые листья укрывали их от взгляда Всемогущего, создавали ощущение уединенности, которую мало ценили в Мире. Уединение хорошо лишь в четырех случаях: в любви, во время еды, сна и испражнения.
Непи и Стэприх уединение было необходимо для беседы.
— По-прежнему злишься? — тихо спросил художник.
— По-прежнему.
— На кого? На него? На Всемогущего?.. Это бессмысленно — он выше и сильнее всех нас. Это опасно — он покарает тебя. Это неверно: раз он свершил суд, как ни тяжко нам, придется признать, что Венэля повинна, и смириться.
— В чем она повинна?! В чем?
— Не знаю. Нам дано понять лишь малое в деяниях Дикты. Но мы знаем истину: его поступки ВСЕГДА справедливы. Нужно не роптать впустую, а искать свою вину, за которую наказаны.
— Венэля… — начал запальчиво Непи.
— Погоди! Дай договорить… В молодости я был жестоким. Гораздо хуже вас. Отнимал хлеб у детей, лишившихся родителей, потому что это легче, чем отнять его у взрослых. И Дикта, спасибо ему, жестоко наказал меня. Три дня я лежал больной и голодный. Никто не принес мне и глотка воды. Все обходили стороной. За эти дни я понял, каково живется сиротам. Всемогущий вразумил меня, заставил пережить их мучения, одиночество и беззащитность. И когда выздоровел, я нашел вас: вы оба были малы и ваши матери умерли, а отцы не желали вас знать.
— Дикта! Только он заставил меня обратить взгляд в сердце.
— Дикта тут ни при чем! Это пришло не снаружи, а изнутри — из твоего собственного сердца.
Художник покачал седой головой и вздохнул.
— Как ты можешь даже думать так?! Сейчас в тебе говорит только злоба. Кто создал Мир и людей?! Кто дал им свет и воду?! Кто одаривает нас пищей и одеждой? Дикта! Кто гасит свет, чтобы мы могли спокойно спать ночью? Создатель! — Стэприх воздел руки к небу.
— Кто наказывает невинных? Кто заставляет рыть никому не нужную Шахту в поисках воды, когда рядом течет полная до краев Река? — продолжил издевательским тоном Непи.
— Замолчи! — вконец рассердился старик. — Замолчи хоть ради Венэли. Если его гнев падет на тебя, ее и ваших будущих детей некому станет защитить и накормить! А если на них?!.. За твои грехи?.. Шахта не нравится! Когда иссякнет вода, рыть будет поздно! Раз Создатель сказал, что это случится, значит вода иссякнет!
Стэприх замолчал и отвернулся. Некоторое время стояла тишина. Стояла достаточно долго, чтобы художник начал думать, что ему удалось образумить парня. Но он ошибался.
— Создатель… Всемогущий… Да-а… — тихо произнес Непи и, прищурившись, посмотрел в бледно- золотистое небо, лившее свой свет на Мир. — Но не слишком заботливый и добрый. Даже… да каждый знает, что нужно людям. Чтобы мы не дрались из-за пищи, чтобы не голодали дети, чтобы не болели, чтобы Мир стал мягче, чтобы не был так тесен и жесток. — Юноша махнул рукой. — Сам знаешь.
— А если это не секрет для каждого, то для Дикты и подавно. Если он всемогущ, значит способен создать такой счастливый Мир, о котором мы не можем и мечтать. Или он не всемогущ?.. Или он жесток?.. Или то и другое вместе?..
Стэприх ответил не сразу. Некоторое время он сидел, закрыв глаза и нахмурив брови, прислонившись затылком к стволу. Потом глубоко вздохнул и раскрыл глаза.
— Хорошо… Давай поговорим серьезно и совершенно откровенно. Давно уже чувствую, что нам пора поговорить о самом главном. Но все боялся из-за девочки. Есть знание, тяжелее камня. Я не знаю, не подогнутся ли под этой ношей твои ноги, и вообще, что ты станешь делать. Но сегодня чувствую, это неизбежно. Но смотри! Если ты сделаешь девочку несчастной, возненавижу тебя!
— Тебя не устраивает наша жизнь. Ты ищешь иной. Счастливой. И спрашиваешь: есть ли она? Уверен: есть. И все наше бытие здесь — всего лишь ее тень. Ты спрашиваешь: где она, если есть? Там, на небесах, откуда исходит свет, где живет Дикта, там эта жизнь…
Непи поглядел на старика с изумлением, потом покачал головой.
— Ты не можешь знать этого. Ни ты, ни кто другой не жил там и не может сказать, что там есть, а чего нет. Или ты считаешь, эти истории наказанных о прекрасном мире, которые все почему-то зовут Светлым Будущим и о котором они ничего толком не могут рассказать, кроме того, что он прекрасен, это правда?
— Это не сказки. Наказанный Всемогущим сохраняет память о недостижимом и прекрасном, чтобы не грешил более и стремился к Светлому Будущему всю оставшуюся жизнь. Некоторым Дикта даже дарует счастье увидеть и не забыть. Старый Пдисбуд может поведать тебе о небесах.
— Что?
— Спросишь сам. Но даже наказанные сохраняют память о том, что на небесах чудо как хорошо. Что Дикта, говоривший с ними, добр и справедлив.
— Слова, слова, слова… Неизвестно где, неизвестно как, неизвестно что. Как можно верить в это? Как можно на это надеяться? Как можно ЛЮБИТЬ?
— Значит я дурак! Старый дурак! Потому что верю, надеюсь и люблю Светлое Будущее. Когда я был наказан и жестоко страдал, забытый всеми, сквозь боль, голод и жажду пробивалось воспоминание о чудесном мире. И после, много времени спустя, я все ждал, может быть я вновь
Стэприх уткнул седую бороду в грудь, руки его взволнованно перебирали драный край балахона.
— Люди просто не понимают всего смысла наказания. Они чувствуют боль и помнят только ее. Еще страх. И совсем чуть-чуть о главном. Зачем Дикта оставляет воспоминание о Мире Светлого Будущего? Чтобы мы знали, к чему стремиться, чтобы знали, зачем живем?
— Вся моя жизнь с тех пор — надежда. Надежда попасть в этот мир. Всеми своими делами я доказываю Дикте, что достоин этого. Но не знаю, окажусь ли там или в каком-то худшем месте. Некоторые, вон, верят, что когда люди умирают, они все оказываются в Светлом Будущем. А я не знаю, так ли это просто. Мне хотелось бы знать это наверняка, прежде, чем умру. Всю жизнь служу Дикте, но, видимо, этого мало, чтобы удостоиться… А что надо?! — Старик вскинул голову и устремил взор на Непи. — Что надо?!.. Он
