Склонившись к уху Скорцени, Бенито Муссолини игриво спросил у него:

— Ну, оберштурмбаннфюрер, Вы не забыли, — показывайте: где Ваша дама? Здесь столько красивых женщин. В основном светловолосые, с белой кожей. Я нахожу, что арийки обладают какой-то особой лучистой красотой, — он прищелкнул языком. — Вон та, например, видите? А которая из них Ваша дама?

— Она… — Скорцени уже приготовился было ответить, что его дама отсутствует сегодня, и придумывал предлог. В очередной раз, уже без всякой надежды, он взглянул на дверь. В этот момент высокие зеркальные двери банкетного зала распахнулись и в сопровождении Ирмы Кох появилась Маренн, в черной эсэсовской форме, загорелая, с распущенными темными волосами…

— Извините, дуче, — Скорцени сразу поднялся и вышел из-за стола, направляясь к ней.

Увидев оберштурмбаннфюрера, Маренн остановилась. В одно мгновение для нее улетучился разноголосый веселый шум и перезвон бокалов, померкли тысячи огней, блистающие в люстрах и зеркалах… Она уже не слышала слов Ирмы, не чувствовала, как та подталкивала ее вперед. Она не заметила, как подошел Науйокс и, взяв Ирму под руку, увел с собой. Она смотрела в его лицо, едва заметив новенький Рыцарский крест, висевший у него под воротником, и не сразу обратила внимание, что все присутствующие в основном смотрели на нее и на Скорцени. Он подошел и, сжав ее руку, негромко проговорил:

— Я рад, что ты нашла сегодня время, чтобы прийти сюда.

— Я ничего не знала, — вырвалось у нее смущенно, она тут же добавила: — Я поздравляю тебя.

— Спасибо, — он улыбнулся, в глубине его светло-синих глаз зародился знакомый ей, волнующий, теплый свет. Он щедро пролился на нее, обволакивая и согревая.

— Идем, — пригласил ее Скорцени, — я представлю тебя дуче.

Держа Маренн за руку, он провел ее сквозь живой коридор людей, среди которых было много молодых нарядных женщин. Она приветливо улыбалась окружающим, замечая их взволнованные и любопытные взгляды, довольную улыбку Науйокса, дружелюбные лица Адольфа Эйхмана и его жены Веры, благодушно-хитроватую физиономию Мюллера и оскорбленный вид Гретхен Браун. Проходя мимо Шелленберга, она взглянула на его усталое, осунувшееся лицо и опустила голову, чтобы не встречаться глазами.

Скорцени подвел ее к правительственному столу. Маренн приветствовала фюрера, который удостоил ее кивком головы. Потом — рейхсфюрера и поймала на себе его укоризненный взгляд сквозь стекла очков. Затем Скорцени подвел ее к Муссолини.

— Дуче, — обратился он к итальянскому вождю, — позвольте выполнить свое обещание и представить Вам мою жену.

«Жену» — это слово мгновенно пронеслось по всему залу, отдалось во всех его уголках. На многих лицах возникло недоумение. Гитлер удивленно приподнял брови. Неудачным движением Гретхен Браун, сидевшая недалеко от фюрера, опрокинула на платье вино. Маренн смутилась, но, не желая показать своих чувств, приветствовала Муссолини по-итальянски.

— Я счастлива, — произнесла она с очаровательной улыбкой, — что мне представилась возможность лично познакомиться с Вами, дуче. Это большая честь для меня.

Она видела, что Муссолини озадачен, что он разглядывает ее мундир, погон на плече, бросая вопросительно-непонимающие взгляды то на Скорцени, то на Гитлера, то снова — удивленно, недоуменно и восхищенно — на нее. Вероятно, он ожидал увидеть нечто другое. Наконец итальянец встал. Его темные глаза буквально впились в Маренн.

— Bellissima, — произнес он с придыханием, — bellissima. Вы итальянка?

— Нет, — ответила Маренн, слегка склоняя голову, — но у меня есть немного итальянской крови.

— У Вас настоящие итальянские глаза, — продолжал Муссолини восхищенно, — черты лица, как у мадонн на фресках Веронезе, а волосы… Это волосы Венеры. Мой друг, Адольф, — он обратился к Гитлеру, — я понимаю, что с такими женщинами Вы вправе претендовать на первенство во всем мире.

— Фрау — прекрасный хирург, — вмешался рейхсфюрер Гиммлер, — благодаря ее таланту многим немецким солдатам возвращены жизнь и здоровье. Они снова вернулись в строй, чтобы биться за Великую Германию и ее фюрера. Только что фрау вернулась из Северной Африки, где оказывала медицинскую помощь солдатам Роммеля, недавно выдержавшим сильнейшее наступление англо-американских войск. Ее знает вся армия, в том числе и итальянские солдаты, которые под Сталинградом и еще сегодня утром в Тунисе имели возможность убедиться в ее искусстве и самоотверженности.

— Благодарю Вас, г-н рейхсфюрер, право, я недостойна, — скромно начала было Маренн, но Муссолини, сделав знак, адъютанту, остановил ее.

— Позвольте, сеньора, — сказал он прочувствованно. — Позвольте Вам признаться, что Ваша красота и Ваша самоотверженность тронули меня до глубины души. И я приготовил Вам подарок, — он хитро взглянул на Скорцени. — Прошу Вас, фрау, принять от меня, а равно от всех тех итальянских солдат, которых Вы спасли, кроме восхищения и преклонения, вот этот скромный дар, — он взял из рук адъютанта пятиугольную бархатную коробку и раскрыл ее. На черном бархатном фоне в ней покоилось великолепное ожерелье из крупных ярко-зеленых изумрудов, усыпанных бриллиантами. Те из зрителей, кто стоял в первых рядах вокруг правительственного стола, ахнули.

— Эти камни, — продолжал Муссолини, довольный произведенным впечатлением, — самые лучшие в Италии. Их цвет сродни цвету Ваших глаз, однако их красота блекнет перед Вашей, — он тут же сделал комплимент. — Позвольте также от лица моих друзей, — он обернулся к Гитлеру, который слабо улыбался, слушая дуче, к расплывшемуся от удовольствия Герингу и сдержанному, любезному Гиммлеру, — поблагодарить Вашего супруга, моего спасителя, за его подвиг, который по достоинству оценен Германией, и поднять этот бокал красного вина за него и за Вас, за Великий Рейх, чьи сыновья и дочери столь мужественны и прекрасны.

— Если бы он знал, что к нашему рейху она не имеет никакого отношения, — насмешливо шепнул Ирме Науйокс, прослушав речь Муссолини, — он бы проникся чувствами к Пэтену.

В ответ дуче прозвучало многоголосое «Хайль» и лес рук взметнулся в приветствии. Гитлер поднялся.

— Надеюсь, мой мальчик, — произнес он, обращаясь к Скорцени, когда приветствия стихли, — Вы довольны сюрпризом, который мы Вам подготовили, — он указал взглядом на Маренн.

— Конечно, мой фюрер. — Скорцени щелкнул каблуками и склонил голову в знак признательности.

— Тогда идите, развлекайтесь. Ваше дело молодое, — не забывая, что на него смотрят десятки глаз, фюрер по-отечески улыбнулся своему любимцу и ласково потрепал его по щеке. Такой же «отеческой» улыбкой он наградил и Маренн.

Еще раз отдав честь, они отошли от правительственного стола. В соседнем зале под звуки оркестра начинались танцы. Маренн взяла свой бокал с недопитым красным вином. Она едва пригубила его после тоста Муссолини. Скорцени окружили офицеры. Они наперебой поздравляли его. Маренн заметила, что, видя благоволение фюрера, многие даже самые заклятые враги сочли в этот вечер не лишним выразить оберштурмбаннфюреру свое восхищение. С трудом протиснувшись к Маренн, Ирма Кох тихо сказала ей:

— Пойдем, перед танцами тебе надо переодеться.

— Во что? И зачем? — удивилась Маренн — Я не собираюсь танцевать. Мне надо ехать домой за бальным платьем.

— Не надо. Ты забыла? Пошли со мной.

Сделав Скорцени знак, что они скоро вернутся, Ирма решительно увела Маренн из зала. Они прошли по коридору и остановились перед одним из номеров. Ирма подозвала коридорного. Заранее предупрежденный, он быстро открыл дверь.

— Не понимаю, зачем мы сюда пришли, — пожала плечами Маренн.

— Я же сказала, я все приготовила, входи, — Ирма нетерпеливо подтолкнула Маренн в комнату. — Ты как во сне, — упрекнула она подругу.

— Я очень устала, Ирма, — призналась та искренне, — Еле стою на ногах.

— Представляю, но надо потерпеть, — Ирма закрыла дверь, подбежала к шкафу и распахнула его.