тот наконец соизволил объяснить.

То, что Гарбо пытается обмануть его рассказом о волшебной косальской статуэтке, Конан понял почти сразу. И глаза у вора как-то нехорошо бегали, когда он выкладывал всю эту историю, и потом Грациан намеками подтвердил, что дело нечисто…

Но больше всего наблюдательного киммерийца убедило поведение Тусцеллы. Когда он подглядывал за «черным бароном», тот тряс фигурку и поглаживал ее, как самое дорогое сокровище.

Но ведь та явно оказалась не в состоянии предупредить хозяина об опасности… И сам Тусцелла заявил громогласно, что не верит ни в богов, ни в демонов — суеверный человек поостерегся бы так бросаться словами.

В общем, Конан успел обшарить спальню Стервятника и взломал сундук-сокровищницу. А когда разбил глиняного идола…

— Все это было там! Все драгоценности, которые скопил этот недоумок! Он так любил свои камешки, что не мог с ними расстаться — а чтобы не обокрали свои же подельщики, спрятал их внутри статуэтки.

— Но зачем Гарбо хотел, чтобы Конан украл этого божка? — изумилась графиня. — Ведь когда они разделались бы с Тусцеллой, он и так получил бы все!

Улыбнувшись наивности пожилой женщины, Палома пояснила:

— Во-первых, план мог провалиться, и Стервятник избежал бы ловушки — а Гарбо все равно заполучил бы камни, благодаря Конану. А во-вторых… он не хотел делиться со своими людьми, если бы сокровище нашел кто-то из них!

— Что ж, и поделом ему тогда! — мстительно засмеялась Лигейя. — Этот мальчишка — в точности как мой покойный братец. Хитрый, жадный глупец! Не бойся, киммериец, от нас с Паломой никто ничего не узнает. Я скажу и Гарбо, и Грациану, что мы трое не разлучались ни на миг и понятия не имеем ни о каких сокровищах. Пусть гадают, куда делся косальский божок!

— Вот это и будет мне лучшей наградой за твое поручение! — с громовым смехом отозвался киммериец.

— Так ты согласен?

— Еще бы!

— Тогда я буду ждать твоего возвращения. — Поднявшись со своего места, графиня Лигейя приблизилась к киммерийцу и по-матерински поцеловала в лоб. — Доставь мне моего мальчика живым и невредимым…

— Я тоже буду ждать. — Палома подняла сжатый кулак, в традиционном приветствии братьев по оружию.

Конан ответил ей таким же жестом.

…Пожилая женщина и человек, прикованный к креслу, — одни в полутемной комнате…

— Ты затеял опасную игру, сын. Опасную игру. Я тревожусь за тебя.

Он молчал так долго, что она усомнилась, понял ли он ее слова. И наконец отозвался:

— Я ждал десять лет, чтобы услышать это от тебя. Но… ты на моей стороне?

— Как ты можешь спрашивать об этом?!

— Ты — дитя своего отца.

— То же самое могу сказать и о тебе.

И вновь тишина повисла между ними. Сказано было слишком много — для того, кто умел слышать невысказанное.

Наконец мужчина вновь подал голос:

— Осталось две луны. Думаешь, мы успеем?

— Все предусмотреть невозможно — так уж устроена жизнь. Но мы постараемся. — В голосе женщины звучала убежденность, которой, возможно, в душе она и не ощущала. — Я верю в тебя, сын.

Он засмеялся горьким, ироничным смехом.

— Старуха и калека. О, какая блестящая пара!

Рассерженная, она не дала ему договорить:

— Мудрость и опыт. Хитрость и предвидение. Были ли когда-нибудь лучшие игроки?!

Он пожал плечами.

— Что ж, посмотрим. В любом случае, игра началась. И первый ход за нами…