Пешков.
Как назло, домик деда Каширина находился на реставрации – в нем готовился мемориальный музей, посвященный детству Горького, поэтому внутрь попасть не удалось. Двор был загроможден стройматериалом, ящиками, банками с краской, то есть всеми сопутствующими ремонту вещами. Благо там оказался старый нижегородец, друг детства Горького Хитровский, уже назначенный директором будущего музея. Федор Павлович был радушен и словоохотлив, рассказал многие интересные подробности из жизни великого писателя. Не только гости – журналисты тоже слушали его раскрыв рот.
Начинало смеркаться, и Любовь Петровна почувствовала усталость: с утра ведь на ногах. Однако возбужденные нижегородцы – и тут их легко понять – никак не могли угомониться. Неизвестно, когда еще Орлова и Александров приедут сюда, а ведь им нужно обязательно увидеть домик, где до революции размещалась тайная типография нижегородского комитета РСДРП. Горький принимал активное участие в ее создании. Завершилась импровизированная экскурсия в находящемся по соседству Вознесенском переулке, возле домика, где писатель и его молодая жена поселились в 1896 году. Вскоре у него впервые появилась мысль написать историю трех поколений одной семьи, протекавшую на фоне развивающегося в России капитализма.
Горький рано познакомился с жизнью крупных купеческих семей Нижнего Новгорода, Казани, Самары. Многие характерные детали остались в цепкой памяти фельетониста конца восьмидесятых. Позже он имел возможность наблюдать за следующим поколением – купеческими детьми, которые интересовались внешней торговлей, финансовой и таможенной политикой.
Бывают странные сближения. По предположениям литературоведов, прообразами артамоновского клана в романе могло послужить семейство Разореновых, владевшее несколькими текстильными фабриками, одна из которых находилась в Вичуге. Том самом городке, куда во время подготовки к съемкам в «Светлом пути» Любовь Петровна приезжала для общения с известными ткачихами однофамилицами Виноградовыми. На той картине артистка была, как говорится, в другой фазе – играла главную роль в современном фильме. Сейчас же у нее крошечный эпизод в историческом – последняя в списке действующих лиц. Хотя история не такая уж далекая – рассказы о купеческих разгулах были на слуху, жило много свидетелей да и участников их пьянок-гулянок в обществе эффектных женщин. Именно в таком сборище оказался спьяну фабрикант Петр Артамонов, представитель среднего поколения семьи.
Несколько слов о скромной фигуре Паулы Менотти. В архиве Горького сохранились два черновых автографа «Дела Артамоновых», существенно отличающихся один от другого. В первом варианте Пауле присущи вульгарные черты ярмарочной дивы, появлялась она на страницах произведения трижды. В окончательном варианте изображено лишь одно явление Паулы. И дана ее краткая характеристика – один из гуляк громко прошептал:
«– Чаруса. Омут естества. Понимаешь? Чаруса.
Артамонов знал, что чаруса – лужайка в болотистом лесу, на которой трава особенно красиво шелковиста и зелена, но если ступить на нее – провалишься в бездонную трясину».
В книге итальянке отведена пара страниц, причем читатели видят ее глазами подвыпившего Петра:
«Пятеро таких же солидных, серьезных людей, согнувшись, напрягаясь, как лошади, ввезли в комнату рояль за полотенца, привязанные к его ножкам; на черной, блестящей крышке рояля лежала нагая женщина, ослепительно белая и страшная бесстыдством наготы. Лежала она вверх грудью, подложив руки под голову; распущенные темные волосы ее, сливаясь с черным блеском лака, вросли в крышку; чем ближе она подвигалась к столу, тем более четко выделялись формы ее тела и назойливее лезли в глаза пучки волос под мышками, на животе».
Нужно ли говорить, что при всем бережном отношении к горьковским сюжету и тексту голой женщины в экранизации нет. Сейчас бы и то вряд ли показали, что уж говорить о том пуританском времени! Действительно, в ресторанный зал вкатывают рояль, на котором лежит черноволосая женщина. Она отнюдь не нагая. Наоборот – на ней столько тряпок, будто беднягу привезли в холодную комнату и опасаются, как бы певица не простудилась.
Далее в романе (кстати, Горький постоянно именовал «Дело Артамоновых» повестью, но он был единственным, кто так называл это объемистое произведение): «Нагая женщина волнисто выпрямилась, тряхнула головою, волосы перекинулись на ее нахально торчавшие груди, спрятали их; она закачалась и запела медленно, негромко, в нос, отдаленным, мечтающим голосом». В фильме все так же, только груди не пришлось прятать – они с самого начала закрыты плотным, под горло, платьем. Орлова поет на итальянском, и чем дальше она поет, тем больше складывается впечатление, что это темноволосая Марион Диксон попробовала себя в новом жанре. Раньше выступала с рискованным аттракционом в цирке, а теперь подвернулась возможность сменить место работы и она поет в ресторане.
В который раз приходится пожалеть о скрытности Орловой. В результате никто не знал и не знает, зачем известнейшая киноартистка согласилась на такую пустяковую роль. Было бы приятно, если бы в титрах указали, что она орденоносец, так ведь и этого нет. В «Деле Артамоновых» титулы и награды актеров не перечислены. А жаль – Любовь Петровна оказалась среди первого списка лауреатов новой, Сталинской, премии – самой престижной, с самым крупным денежным обеспечением.
В дореволюционной России существовало порядка восьмидесяти значимых премий, начиная с легендарной, учрежденной основателями горного дела, Демидовской, которая присуждалась с 1832 года, и кончая не менее легендарной Пушкинской, по инерции дотянувшей до незабываемого 1919-го. Ее последним лауреатом стал В. В. Вересаев за переводы с древнегреческого поэм Гесиода, однако причитающейся суммы Викентий Викентьевич не получил, поскольку Пушкинский счет в декабре 1917-го был ликвидирован, да и сам Санкт-Петербургский учетный и ссудный банк, где обрастал процентами премиальный капитал, большевики национализировали.
В первые годы советской власти особых возможностей для поощрения выдающихся работников у государства не имелось. Хотя В. И. Ленин в своих выступлениях подчеркивал, что на данном этапе построения нового общества материальная подпитка желательна. При коммунизме без нее можно обойтись, но сейчас хорошо бы иметь. Когда после смерти Владимира Ильича делалось многое для увековечения его памяти, 23 июня 1925 года появилось постановление ЦК ВКП(б) и Совета народных комиссаров о назначении премии имени В. И. Ленина за лучшую марксистскую теоретическую работу, связанную с практическими проблемами строительства социализма. Для выдачи премий был учрежден фонд в размере 10 тысяч рублей – пять премий по две тысячи каждая. Премировались научные труды по всем отраслям знаний – естественным и точным наукам, технике и сельскому хозяйству, общественным наукам и медицине. Главное – чтобы работы были выдержаны в духе марксизма-ленинизма. Одними из первых лауреатов были генетик Николай Вавилов и академик геологии Владимир Обручев, автор популярных книг «Плутония» и «Земля Санникова».
В 1932 году премиальный фонд увеличили до 100 тысяч рублей. Однако через три года Ленинские премии вообще перестали присуждать. Оно и понятно – ведь среди лауреатов могут оказаться «враги народа».
И вот теперь в связи с юбилеем вождя появилась новая награда. Первые лауреаты Сталинской премии были объявлены 16 марта 1941 года. Для их выявления проделали титаническую работу. Хотя поначалу казалось, что лауреатов удастся определить в течение нескольких дней. Дело в том, что по указанию Совнаркома на премию претендовали работы или произведения, законченные в период с 1 января по 15 октября 1940 года. Комитет по Сталинским премиям в области литературы и искусства принялся за дело не сразу. Сначала его председателю, которым являлся небезызвестный Орловой В. И. Немирович-Данченко, долгое время не удавалось встретиться с заместителем председателя Совнаркома А. Я. Вышинским, который по поручению правительства курировал работу по выявлению лауреатов. Они встретились и обсудили все вопросы в начале лета. К тому времени члены комитета разъехались кто куда, в основном отдыхать. Первое пленарное заседание состоялось только 16 сентября. Довольно быстро выяснилось, что в течение 1940 года не было создано достаточного количества выдающихся произведений, которые могли бы по праву претендовать на носящую имя вождя награду. Чтобы расширить круг претендентов, решили ходатайствовать перед правительством об увеличении рассматриваемого периода. Получили согласие – дело новое, если раньше поощрить достойных людей возможностей не имелось, то в этот раз можно рассматривать достижения последних шести лет, с 1935 года включительно.
Попали из огня да в полымя: оказалось, за этот период создано неимоверно большое количество
