интонации, словно и не было моих слов, как ни в чем не бывало, продолжил: „Фильму надо дать новое название. Я сегодня подумаю, и завтра утром вы получите мои предложения“. Утром на студию была доставлена записка с двенадцатью названиями фильма, написанными рукой Сталина. Я остановился на „Светлом пути“».[51]
Видимо, дела государственной важности иногда отвлекали генсека от просмотра, поэтому Иосиф Виссарионович не заметил, что его портреты в «Светлом пути» все-таки есть. Один висит в классе, где Татьяна обучается грамоте; другой – на фронтоне фабричного здания, подле которого проходит митинг по поводу установления рекордной производительности труда; не забыт и многометровый монумент из светлого гранита на сельскохозяйственной выставке, перед входом в павильон механизации. Куда же деться режиссеру от подобной приметы времени!
Премьера «Светлого пути» состоялась в московском кинотеатре «Художественный» 8 октября 1940 года. К этому времени подоспела и очередная, правда, на этот раз ведомственная награда Любови Петровне – юбилейный значок «XX лет советской кинематографии». Григорий Васильевич тоже получил такой.
Премьера в «Художественном» была подготовлена очень обстоятельно. Если бы такая аудитория собиралась на каждом сеансе, картину ожидала бы долгая счастливая жизнь. Из Вичуги приехали знаменитые стахановки Евдокия и Мария Виноградовы. В зале присутствовала известная текстильщица, однофамилица исполнительницы главной роли, обучавшая Любовь Петровну работе на ткацком станке. Были приглашены десятки передовиков Глуховской фабрики, где проходили съемки. Зрители видели на экране знакомую обстановку, с ликованием встречали этапы производственного процесса, живо реагировали на всё происходящее.
После фильма была устроена овация, публика требовала повторить ту часть, когда Морозова работает и поет «Марш энтузиастов». Администрация кинотеатра пыталась уже и так и сяк; говорили, что это сложно, что задержится следующий сеанс. Зрители были непреклонны и в конце концов настояли на своем: по их просьбе механик «прокрутил» часть с «Маршем энтузиастов» еще раз. Повтор отрывка из кинокартины на бис – вряд ли такое встречалось когда-либо в мировой практике.
Как и ко всем предыдущим александровским комедиям, музыку к «Светлому пути» написал Дунаевский. Другой же «орловский рысак», постоянный участник их творческой бригады поэт Лебедев-Кумач некстати заболел. Поэтому слова песен писали М. Вольпин – частушки и Д'Актиль – «Марш энтузиастов», мигом приобретший феерическую популярность. Д'Актиль – это псевдоним Анатолия Адольфовича Френкеля, чрезвычайно талантливого человека, тяготевшего к юмору. Он писал стихотворные фельетоны, пародии, куплеты, одно время работал в ростовском театре миниатюр «Кривой Джимми». Серьезных песен он тоже не чурался. Кроме «Марша энтузиастов» его достижением считаются слова еще одного марша, со времен Гражданской войны хорошо известного в Советском Союзе, «Марша Буденного»: «Мы – красные кавалеристы, и про нас былинники речистые ведут рассказ…»
Вскоре фильм начал демонстрироваться за рубежом. Интересно отметить, что для зарубежного проката из «Светлого пути» убрали эпизод, когда Татьяну на ночь глядя вышвыривают с вещами из дома: чего доброго, иностранные зрители подумают, что в СССР есть столь бесчеловечные люди!
С тех пор и до наших дней красивая сказка про Таню Морозову сделалась единицей измерения, удобным лекалом в руках кинообозревателей. Идет ли речь об итальянском солдате-недотепе, ставшем к концу фильма генералом, или приехавшей из захолустья в Нью-Йорк девчонке, поднявшейся по карьерной лестнице от курьера редакции гламурного журнала до верхней ступеньки – его главного редактора, критики сразу напоминают: «Да это же наш „Светлый путь“!»
Остается добавить, что по иронии судьбы лидером проката 1940 года стал в отличие от бывшей «Золушки» по-настоящему сказочный фильм «Василиса Прекрасная».
Часть третья
СВЕТ ЮПИТЕРОВ
Глава 11
Марион Диксон развлекает купцов
Весь мир устроен из ограничений,
чтобы от счастья не сойти с ума.
В биографических записках Любовь Орлова утверждала, что роль Тани Морозовой была ее последней работой перед Великой Отечественной войной. Это не совсем так. Однажды, весной 1941 года, ей позвонил режиссер Григорий Рошаль. Еще раз поздравив с очередным творческим достижением – он уже хвалил «Светлый путь» в газетной рецензии, – Григорий Львович разразился длинным монологом.
Темпераментный режиссер говорил, как всегда, быстро и много, перебивая свою речь похрюкивающими смешками (Эйзенштейн как-то назвал его вулканом, извергающим вату). Своим многословием Рошаль напоминал сейчас рыночного барышника, пытающегося всучить покупателю второсортный товар. Чувствовалось, что вереница комплиментов является лишь подступом к чему-то важному для него, ответственному, о чем он давно думает, да вот не решается заговорить, словно боится услышать неприятную для себя новость. Наконец, после долгой преамбулы режиссер перешел к сути – он хотел, чтобы Любовь Петровна сыграла в его новом фильме «Дело Артамоновых» по известному роману М. Горького. Роль, правда, очень маленькая, эпизодическая. Вроде бы артистке ее масштаба мимолетное появление на экране не по чину. Но ведь Станиславский говорил, что нет маленьких ролей – есть маленькие актеры. Григория Львовича можно считать ее крестным отцом в кинематографе, во всяком случае в звуковом. Это с легкой руки Рошаля, благодаря Грушеньке из «Петербургской ночи», она получила «проходной балл» в кино. И потом – он такой милый, добрый, всех любит, и его все любят. Разве можно ему отказать?
– Любочка, вы же поете, танцуете. Не роль, а конфетка. Просто создана для вас. Паула Менотти, итальянская певица, танцовщица…
Артистке хотелось приобщиться к творчеству Алексея Максимовича. До этого из его произведений на экране появились «Мать» А. Зархи и В. Пудовкина и трилогия М. Донского «Детство Горького», «В людях», «Мои университеты». Один из закоперщиков, вместе с Луначарским, метода социалистического реализма по-прежнему считался ведущим советским писателем. Выражение «социалистический реализм» в то время встречалось в обиходе примерно так же часто, как в наши дни «курс доллара». К Горькому после его кончины, как и при жизни, относились со священным придыханием.
Любовь Петровна хорошо помнила посещение родины Алексея Максимовича, где они останавливались с экспедицией «Волги-Волги» в июне 1937-го. В тот жаркий июньский день она и Александров пришли в редакцию областной газеты «Горьковская коммуна». Их появление произвело фурор. В кабинете главного редактора собрались чуть ли не все сотрудники и состоялась своего рода пресс-конференция, во время которой журналисты расспрашивали приезжих знаменитостей и о творческих замыслах, и о прежних фильмах. Отвечая на один из вопросов, Григорий Васильевич припомнил об устной оценке Горьким «Веселых ребят»: «Талантливая, очень талантливая картина… Сделана смело, смотрится весело и с величайшим интересом. До чего хорошо играет эта девушка. Здесь я вижу настоящую русскую смелость с большим размахом». Журналистская аудитория была настроена столь благожелательно, что после этих слов раздались аплодисменты.
Режиссер рассказал и о других трудностях прохождения картины. Вскоре после того как новую комедию показали в Горках Алексею Максимовичу, в Управлении кинофотопромышленности был устроен просмотр «Веселых ребят» для членов Политбюро ЦК. От их мнения зависел выход картины в прокат, и в первую очередь от самого Сталина. Иосиф Виссарионович, как мы помним, тоже похвалил комедию, сказав, что ее будет полезно показать всем рабочим и колхозникам.
Для провинциальных журналистов устная оценка вождя была не просто новостью – сенсацией. Чувствовалось, как они благодарны столичным гостям за откровенность. Когда же беседа закончилась, все дружно вызвались проводить москвичей до причала, где пришвартовался пароход «Память Кирова», на котором прибыли киношники.
Отправились большой гурьбой. И вот что значит патриоты города – не пожалели времени, чтобы показать гостям места, связанные с именем Горького, с ранними годами его жизни. Сначала на их пути оказался двухэтажный дом, где давным-давно помещалась редакция газеты «Нижегородский листок». Молодой Горький сотрудничал в ней несколько лет. Потом повели к маленькому домику-развалюхе, в свое время принадлежавшему деду писателя – Каширину. Именно сюда переехал с матерью трехлетний Алеша